цветастую ногу на другую.
– Как ваше колено?
– Все в порядке, спасибо. – Я считаю, что вы должны его заклеить пластырем.
– Обязательно так и сделаю.
– Может быть, завтра имеет смысл показать колено врачу?
– Я подумаю над вашим предложением.
Тут они посмотрели друг на друга и замолчали.
– Вам не кажется, – спросил вдруг Федор Тучков, – что мы с вами как-то странно разговариваем?
– Кажется, – согласилась Марина, – но у нас так само получается.
– Может, попробуем поговорить по-другому?
Она пожала плечами и села на краешек дивана, очень прямо держа спину – бабушка всегда говорила, что женщина не должна горбиться, если она не прачка, впрочем, прачка тоже горбиться не должна!
– Давайте попробуем поговорить по-другому.
Федор опять на нее посмотрел.
Вместо просторных полотняных брюк узкие голубые джинсы и узкая же черная майка без надписей и морд на животе и спине. Волосы рыжие – спереди почти до глаз, сзади спускаются до шеи, – подвернутые концами внутрь. Движения стремительные, глаза злые.
Не женщина, а мечта. Не зря он тогда ее приметил, на лавочке, в дикой шляпе и платье а-ля «рюсс пейзан». Она ему пригодится.
– Вам с сахаром? Молока нет.
– С сахаром, спасибо.
«Предлагать или не предлагать бутерброды с сухой колбасой? – пронеслось у Марины в голове. – Никаких следов колбасы вроде бы нет, значит, он и не догадывается о ней, значит, можно и не предлагать. Или не предлагать… неприлично? А предложить жалко!»
Да, конфеты же есть! Конфеты Марина любила значительно меньше, чем бутерброды с колбасой.
– Хотите конфет? – вскричала она так весело, что гость посмотрел на нее с некоторым подозрением, как будто конфеты могли быть отравлены. – У меня есть шоколадные, карамельки и еще леденцы «Взлетные»!
– Леденцы «Взлетные», – принял решение Федор Тучков.
Он кинул леденец за щеку – щека оттопырилась, – захлебнул кофе и откинулся на спинку кресла, вытянув ноги.
Надо же, какой противный, вновь раздражаясь, подумала Марина. Убила бы.
А вот небось перманентным кудряшкам или костлявой лошадиной морде очень нравится. Если, конечно, супруги не практикуют маленький семейный домашний ад, от которого супруг теперь «отдыхает» в Маринином обществе.
Отвратительное слово – супруг.
– И все-таки, что вам от меня надо?! – спросила она таким тоном, словно неожиданно села на морского ежа, невесть как очутившегося в кресле. – Зачем вы пришли?
– Я принес вам пластырь.
– Не нужен мне пластырь!
– Я считаю, что колено все-таки лучше заклеить. Знаете, это такое коварное место, особенно подверженное травмам.
Тут он понял, что переборщил, и осторожно хихикнул, но она ничего не заметила – продолжала самозабвенно и от души на него злиться.
Ну, пусть позлится. В принципе он ничего не имеет против. Когда она злится, глаза у нее делаются совсем зелеными, он уже это заметил.
– А кем вы работаете? – благодушно спросил он и с шумом отхлебнул еще кофе. Шумно хлебал он не без умысла.
– Никем. Преподавателем в институте.
– Преподавателем… чего?
Почему-то он был уверен, что английского, или немецкого, или французского – кажется, никаких других языков, кроме вышеупомянутых, попавших как кур в ощип в систему отечественного высшего образования, в институтах не учат.
– Я читаю матан.
Федор Тучков вытаращил глаза:
– Что вы… делаете?!
Марина посмотрела на него с презрительным высокомерием.
– Я читаю лекции по математическому анализу, – медленно, как будто по складам, произнесла она, – есть такой раздел математики, не слышали?
