– Это… вы? – зачем-то спросила Марина.
Федор оглядел себя.
– Это я, – заключил он, оглядев, – а что?
Тело было совершенным – эпоха Возрождения, шутка ли! – и блеск чистого пота на верхней губе, и крепкая шея, и длинные мышцы загорелых ног, которыми он переступил, и плотные шорты, и белые зубы.
Нет, надо остановиться. Что сказала бы мама, если бы узнала, что дочь так бесцеремонно рассматривала полуголого мужчину?!
– Федор! – нетерпеливо позвала с корта Вероника. – Ну сколько можно? Я же жду!
Тут Федор Тучков тоже как будто очнулся, засуетился, кинул свое полотенце на лавочку и потрусил на площадку. Марина смотрела на его ноги.
– С каким счетом выиграли, Федор?
Тот самый седовласый, что собирал мячи, засмеялся в отдалении:
– Хоть бы самолюбие мое пощадили, Вероника!
– И с каким?
– Шесть – три, шесть – один, шесть – четыре.
Вероника фыркнула:
– Всего три гейма сгоняли? Слабаки!
– Он для вас силы берег! А вы все проспали!
– Да ладно! Я даже не умылась! Вскочила и побежала, дед даже не понял ничего.
Марина все смотрела, глаз не могла оторвать, хотя мама и караулила и приказывала отвернуться и идти своей дорогой.
Он почти не двигался, как будто отдыхал, ракетка взблескивала в руке, удары ложились один за другим – под сетку, на заднюю линию, под сетку, на заднюю линию, и так до бесконечности. Вероника носилась, топала, чуть не падала, и в конце концов обиженно, как девочка, закричала:
– Ну, Фе-едор! Ну, хватит!
– Что такое? – удивился он. – Уже устали?
Под сетку, на заднюю линию. Под сетку, на заднюю линию. Под сетку…
– Доброе утро, Мариночка. Вы сегодня купались?
Нет, она не купалась! Бассейн только-только открылся, где она могла купаться сегодня?! В пруду, где раньше «купался» утопленник?!
– Доброе утро.
Элеонора Яковлевна, мамаша сорокалетней Оленьки, которая «плохо кушала», сладко улыбалась. На голове у нее были свежие кудри, а в руке корзиночка.
– Купила малинки, – сообщила Элеонора Яковлевна интимно, – может, Оленька поест. Изводит себя голодом! Изводит и изводит! Скоро от нее ничего не останется! А я не могу на это смотреть, не могу!
Марина была уверена, что чем меньше «на это» смотреть, тем меньше Оленька станет изводить себя голодом, ибо всем известно – чем меньше зрителей, тем короче спектакль. Но материнское сердце не камень. Нет, не камень.
– Вы… в деревню ходили? – спросила Марина просто так.
Ей очень хотелось еще немножко посмотреть на Федора Тучкова – как он играет в теннис, и как напрягаются мышцы на длинной руке, и блестит ракетка, и он отряхивает пот с загорелого лба, и…
– Бегала, бегала в деревню! Пришлось рано встать, но для любимой дочери я готова на все, буквально на все! Мы готовы на все ради наших детей! Верно, Мариночка?
– Я… не знаю. У меня пока нет детей.
– Как?! Вы что, тоже не замужем?!
– А… кто еще не замужем?
Элеонора Яковлевна сообразила, что сделала некоторую тактическую ошибку, и взяла Марину под руку, собираясь повести за собой, но тут Вероника на корте снова завопила:
– Федор, черт вас подери, ну сколько можно?!
– А вы двигайтесь, двигайтесь, не спите!
Тут и Элеонора Яковлевна внезапно обнаружила, что атлет на корте – суть Федор Федорович Тучков, сосед по столу, вечно облаченный в дикие спортивные костюмы, причесанный волосок к волоску и вежливый до приторности. Как будто влекомая невидимыми, но могущественными силами, она сунула Марине корзиночку, подошла к сетке и взялась за нее обеими руками. На пальцах взблескивали драгоценные камни.
– Федор Федорович, я вас не узнала! Это вы? Как мило!
– Это я, – признался Федор, извинился перед Вероникой и подошел к забору – вежливый!
Марина независимо усмехнулась и стала разглядывать ягоды в «корзиночке». Они были крупными и
