– Все гораздо лучше, чем вы предполагали, – заверил ее Филипп. – Могу еще добавить, что все гораздо лучше, чем предполагал я сам. До свидания, дамы. Не забудьте запереть на засов городские ворота.
Он шагнул к Александре и быстро поцеловал ее в губы, обдав запахом дорогого одеколона, кофе и сигарет.
Александра как сидела, так и осталась сидеть. Вид у нее был слегка ошалелый.
– Что это значит? – спросила вернувшаяся из прихожей Маша. – Он всегда такой?
– Он первый раз в жизни такой, – пробормотала Александра.
– Санька, ты просто больная, он же классный! – завопила Лада. – Кажется, на этот раз мы не промахнулись. Как это ни странно.
– Что ты несешь? – перебила ее Александра. – Слушать тошно.
– Я даже готова ему простить, что он называет тебя Алекс, – торжественно объявила Лада. – Мань, а теперь садись и говори, в чем дело. Зачем ты его выставила?
– Девочки, – сказала Маша, – вчера какие-то бандиты изрезали мне пальто и велели никуда не ходить. А сегодня утром в почтовом ящике я нашла письмо.
– Господи Иисусе, какое еще письмо? – испуганно спросила Александра. – От кого?
– От Вешнепольского, – сказала Маша. – Сейчас я вам его покажу.
Это было даже не письмо, а коротенькая записочка, нацарапанная на мятом, в желтых разводах листочке из школьной тетради в клетку. Листок был свернут военным треугольником.
«Маня! – было написано на его внутренней стороне. Александра читала, держа листок близко к слабому свету торшера, а в ухо ей сопела Лада. – Я жив и скоро выберусь. В моем кармане, где беспорядок – ты еще постоянно меня за него ругала, – возьми желтый японский пакет и отправь по адресу. Будь осторожна. Я очень тебя люблю. Иван».
– Что это значит? – потребовала объяснений Лада. – Это его почерк? Ты точно знаешь?
Маша кивнула. Александра перечитывала записочку, шевеля губами от усердия.
– Господи, он жив! – сказала она, поднимая глаза. – Мань, он жив!
Она даже взмокла от волнения.
– Как она к тебе попала, эта записка? – спросила Лада, забирая у Александры листок.
– Я пошла с ведром к мусоропроводу, – монотонно начала Маша. – Пошла потому, что услышала, как соседи вышли с собакой. Я целый день носа высунуть не смела, а тут услышала их и пошла. Пока я там ковырялась с мусоропроводом, какой-то мужик мимо прошел, я не обратила внимания. Марат прыгал как ненормальный. Марат – это соседская собака. Я к своей двери подхожу, а в ящике что-то лежит. Вот… записка…
– Ты точно помнишь, что, когда ты выходила, записки не было?
– Точно, Лад, – устало сказала Маша. – Конечно, точно. Да и какое это имеет значение? Я вытащила письмо, поняла, что оно от Вани, но искать того мужика не побежала, хотя он только что прошел вверх, следовательно, был еще в подъезде. Я перепугалась… И перепугалась еще больше, когда прочитала это письмо…
– А те, вчерашние… они, выходит, знали, что ты его получишь или уже получила… – пробормотала потрясенная Александра. – И предупреждали…
Лада деловито изучала тетрадный листок. Зачем-то она его понюхала и даже попробовала на зуб.
– Мань, у тебя есть еще какие-нибудь записки Вешнепольского? – спросила она, выплюнув катышек бумаги.
– Есть, – сказала Маша. – Он здесь сто раз какие-то тексты писал.
– Неси! – приказала Лада. – И какую-нибудь лупу или очки.
– Какую тебе еще лупу! – возмутилась Маша. – Тоже нашлась мисс Марпл. Я тебе говорю без всякой лупы – это Ваня писал. И мы должны решить, что делать дальше.
– Вот сейчас возьмем лупу и решим, – безапелляционно заявила Лада.
Александра прекрасно ее понимала.
Им было очень страшно. И еще страшнее от того, что предстояло принять решение, от которого, возможно, зависела жизнь Ивана Вешнепольского, знаменитого журналиста, лучшего друга Александры Потаповой и возлюбленного Маши Вершининой.
Совершенно неожиданно для себя они попали в эпицентр каких-то непонятных и опасных событий, и теперь нужно было смотреть во все стороны, остерегаясь нападения, ждать подвоха, принимать ответственные решения, соблюдать конспирацию и ни в коем случае не ошибиться. Колоссальная ответственность! И не на кого ее переложить, не с кем ее разделить. Не было рядом с ними сильных и храбрых мужчин, говорящих низкими голосами: «Я все улажу!» Уладить все предстояло им самим. Вот только непонятно,
Поэтому Ладка разглядывала записку и собиралась сличать почерки, Александра все повторяла про себя: слава богу, что он жив, а Маша ходила по комнате с сухим иезуитским блеском в глазах и, кажется, понимала далеко не все, что ей говорили.
Пока Ладка подковыривала столовым ножом край старой складной лупы, которая никак не хотела открываться, Александра снова взяла записку в руки.
– Маш, а что это за карман? – спросила она, оглядываясь на подругу. – Вот тут написано: «…в моем кармане, где беспорядок – ты меня еще постоянно за него ругала…»
– Понятия не имею, – ответила Маша и опять принялась ходить из угла в угол. Отросшие волосы
