российской политикой.
– Да нет, почему же, – пробормотала Александра. – Я могу принести…
Он развернул газетную простыню и перегнул ее.
– Дня через два я улетаю, – сообщил Филипп. – Вернусь пятого января.
«Только и всего, – подумала Александра. – «Вызван с докладом в Малый Совнархоз. К обеду не жди, твой пупсик». Или суслик? Кажется, все-таки суслик…»
Она стремительно поднялась, открыла воду и стала мыть посуду, хотя, как правило, утренние чашки они оставляли на вечер. Ей не хотелось, чтобы он заметил ее огорчение.
– Что ты хочешь к Рождеству? – спросил он, как показалось Александре, с некоторым самодовольством.
– Бриллиантовое колье, – буркнула она, не сдержавшись, и тут же прикусила язык.
– Что-что? – удивленно переспросил он.
– Если можешь, – попросила она довольно кисло, – дай мне денег. Не пугайся, мне нужно всего лишь починить ботинки. «Старые-то совсем прохудились…» – добавила она сварливым тоном старухи из «Сказки о рыбаке и рыбке».
Она понимала: сердиться на то, что он уезжает, смешно и унизительно, к тому же нарушает все условия их договора, однако не смогла преодолеть своих чувств. Ей стало ужасно себя жалко. Почему-то она не подумала, что у него могут быть свои планы на Новый год, и заранее решила все за них обоих.
Лада с Васяткой в теплых странах и прилетят не раньше конца европейских каникул. Маша в глубоком подполье. Сослуживцев у Александры теперь нет, поэтому наплыва гостей не предвидится. Она собиралась нарядить елку, напечь пирогов – в этом она была мастерица – и накрыть стол со свечами для них двоих. Для себя и своего мужа.
Она давно уже продумала меню, идиотка. Господи, какая идиотка!
Она воображала, как они будут чокаться тонкими бабы-Клавиными фужерами, оставшимися еще от царских времен, когда куранты ударят в двенадцатый раз. А потом будут есть все, что она наготовит, и смотреть телевизор, лежа на полу и поставив бокалы на животы, не в силах пошевелиться – именно так нужно наедаться на Новый год! Часа в три они пойдут гулять, чтобы порастрясти пироги и индейку, которую она тоже придумала ради него. Они придут с улицы, когда на первом канале уже начнется какая-нибудь старая комедия, и будут пить кофе, заедая его пирогами, мороженым и комедией…
Слеза капнула в чашку, которую Александра старательно терла под краном.
– Я не понял, – сказал Филипп, – при чем тут ботинки?
– Не нужно мне никаких подарков, – злым голосом сказала она. – Дай мне денег на починку ботинок, и все.
Зашуршала газета, он поднялся. С замершим сердцем Александра ждала. Он протопал в коридор и оттуда громко сказал:
– Я не могу ничего отменить. Слышишь, Алекс?
– Пошел к черту, – сквозь стиснутые зубы произнесла она, но так, чтобы он не слышал, и с мстительным стуком сунула его чашку на полку.
Он подошел сзади и укусил ее за шею, довольно сильно.
– Ты что, больной?! – взвизгнула Александра, поворачиваясь. Он был уже в куртке и очках, загадочно поблескивающих.
– Деньги, по традиции, на пианино, – сообщил он. – Пока.
– Пока, – пробормотала красная как рак Александра.
Он уже был в дверях, когда в кармане у него зазвонил мобильный.
– Алло! – сказал он, поворачивая ключ.
– Фил, это я, – озабоченно откликнулся знакомый голос. Только один человек называл его Филом.
– Ну что? – спросил Филипп.
– Ничего утешительного, – сказал голос. – Можешь подъехать?
– Так я и знал, – пробормотал Филипп. – Когда?
Фильм был доделан и сдан Свете Морозовой за два дня до Нового года. Филипп давно улетел, и от него не было ни слуху ни духу. Почему она решила, что он непременно будет звонить? Дура, сказочница, ругала она себя. Ты думаешь, если он с тобой спит и, кажется, даже получает от этого удовольствие, значит, ты ему нужна? Или он тебе нужен? Уехал – и слава богу! Меньше народу – больше кислороду.
Мне не нужны никакие мужики, с уходом Андрея я перестала им доверять, и неизвестно, когда теперь вновь воспрянет мое надломленное «я». Хотя…
Разве Андрей был мужиком? Так, какое-то существо, капризное, недовольное, зависимое… Слизняк в дорогих брюках…
Позвольте, но я чуть не умерла, когда он меня бросил.
Ты чуть не умерла вовсе не из-за него, а от того, что он бросил тебя как-то особенно подло. Отвратительно подло. Тебе бы радоваться, что он тебя бросил. Умница, молодец, как это он догадался! Если б не он, такой решительный, и его новая любовь, еще более решительная, ты прожила бы с ним всю жизнь, терпела бы его подлости, боялась бы его взгляда, прощала бы ему все капризы и издевательства… Ты же слабая. Слабая и трусливая. У тебя не хватило бы характера развестись с ним, даже если бы ты в конце концов все про него поняла.
