Чертовы пробки! Как можно так медленно ездить?! Права Алиса, пока доедешь, с ума сойдешь, лучше на метро!..
Долгов вытер пот с виска.
Но если дело обстоит так – а это возможно, вполне возможно! – выходит, кто-то из своих ударил по голове Катю?! Но зачем?! Зачем?! И как это может быть связано с Евгением Грицуком?! Или никак и не связано, просто Долгов все придумал!?
И если Грицук умер своей смертью – хотя с сердцем у него все было в порядке! – почему Андрей Кравченко, кажется, именно так его зовут, уверен, что это он его убил?!
На Тверской было посвободнее, и Долгов долетел до Ленинградки в два счета. Он очень спешил, приткнул машину не на обычное место, а почти к больничному крыльцу, где никогда не останавливался, и даже выругался себе под нос, когда кто-то окликнул его по имени:
– Дмитрий Евгеньевич!
Человек, который медленно подходил к Долгову, был ему смутно знаком.
– Извините меня, пожалуйста, я сейчас совсем не могу разговаривать!
– Моя фамилия Кравченко, – сказал человек совершенно спокойно. – Это я вам звонил. Вы меня спасли после аварии. Помните?
Долгов смотрел очень внимательно и так, на первый взгляд, ничего не определил – обычный парень, симпатичный даже, не сумасшедший, глаза спокойные и вполне… мыслящие.
Так его учитель, профессор Потемин, определял студентов.
– Он может хоть пять троек за коллоквиум получить, – говорил Потемин, – все равно я его не отчислю! У него глаза мыслящие! А другой может, как попка-дурак, наизусть барабанить, а в глазах-то пустота! Марианская впадина! Вот из таких-то барабанов и не выходит ничего! Врач должен сомневаться, думать, вот тогда он настоящий врач!
С тех пор Долгов всегда старался смотреть людям в глаза – и студентам, и не студентам! – все проверял, «мыслящие» они или нет!
– Я, собственно, вас не задержу, – неторопливо продолжал мужчина с «мыслящими» глазами. – Мне бы поговорить только. Мне жена сказала, что она передачу по Первому каналу видела, а там как раз про этого… урода, Грицука, говорили! И говорили, что врачи виноваты в том, что он умер! Я решил вам объяснить, чтоб вы знали, это я виноват, и больше никто.
– Понятно, – согласился Долгов, которому ничего было не понятно. – Тогда давайте пойдем ко мне в кабинет, и там вы мне все расскажете. Или хотите в машине?
– Нет, – твердо сказал Андрей Кравченко. – В машине не хочу.
Почему-то он был уверен, что Долгов не позовет его в свой джип, а в собственной машине, где валялись игрушки необыкновенной Дашки и на заднем сиденье лежала пустая бутылка из-под воды, из которой пила жена, с горлышком, густо измазанным красной помадой, разговаривать он не мог.
– Пойдемте со мной. – Долгов быстро прошел через турникет, кивнул охраннику и двинулся в сторону второй хирургии. Андрей Кравченко от него отставал, и приходилось профессору все время приостанавливаться, поджидая его.
На ходу Долгов достал телефон:
– Мария Георгиевна? Это Дмитрий Евгеньевич. Как у вас дела?
– Все нормально, – неожиданно веселым голосом ответила заведующая реанимацией. – Если вы про Екатерину Львовну, то ей значительно лучше! Я даже думаю, что завтра мы ее снимем с тяжелых препаратов и она уже будет более или менее адекватна!
– Тяжелые – это какие? – осведомился Дмитрий Евгеньевич и приостановился, дожидаясь Кравченко.
– Да зачем вам, дорогой мой? Вы все равно в них не разбираетесь!
– Я разбираюсь, – пробормотал Долгов.
– Ну, это нам известно, – парировала Мария Георгиевна, и Долгов отлично понял, на что она намекает.
Случилась у него такая история, после которой вся реанимация только и делала, что «намекала»!..
Был длинный день, и как-то все сразу навалилось одно за другим! Сначала он удалял почку, потом толстую кишку, вне плана, потом матку – это уже гинекологи попросили, что-то они сомневались, и нужно было помочь. Дмитрий Евгеньевич помог. Напоследок ему привезли еще и геморрой, и пришлось делать и его, хотя, как правило, он геморроями не занимался. Когда Долгов вышел из операционной, оказалось, что уже семь часов вечера и за окнами простирается полярная московская зимняя ночь.
– Дмитрий Евгеньевич, – сказала ему едва державшаяся на ногах Мария Георгиевна, когда они мылись, чтобы наконец-то выйти из операционной. – Ну, кишка, почка, матка, все понятно! А зубы вы не дергаете?..
Долгов захохотал так, что уронил мыло, и с тех пор ему при каждом удобном случае поминали его «универсальность» – только, и вправду, зубы не дергает!..
– Короче говоря, если захочешь, можешь завтра утречком ее навестить и даже поговорить, – продолжала Мария Георгиевна, называя его на «ты», что редко с ней случалось. – И еще, вроде бы Терентьев хотел тебя видеть.
– Вроде бы или хотел?
– Ты позвони ему, – душевно посоветовала заведующая реанимацией. – Он ведь тоже… нервничает.
