загадочных таблеток в пузырьке с надписью «нитроглицерин»!
На него «навалилось», а Алиса ничего не поняла, приставала с расспросами и утешениями, лезла с какими-то своими проблемами, которые нужно было срочно решить, а он не мог заниматься ее проблемами!.. Он и всегда-то искренне полагал их пустяковыми, а уж нынче ему и вовсе было не до того! Ну, что ей стоило как-то… потерпеть немного, что ли!
Впрочем, Долгов всегда старался быть справедливым и готов признать, что в последнее время с ним было трудно, но не настолько же, чтобы от него уходить!..
Может, в больницу поехать?.. Там все ясно и понятно, там его всегда ждут и он всем нужен.
Вздыхая, он свернул направо, проехал под мостом и вырулил на привычную дорогу. В больницу так в больницу!
Потом он подумал, что нужно сообщить Алисе, что он в Москве, – она ненавидела самолеты и всегда переживала, когда он улетал в командировки! – вытащил телефон и нажал кнопку.
– Привет, – холодно сказал он, когда она ответила. – Я прилетел.
Она помолчала.
– Хорошо.
– Еду домой.
Она еще помолчала, а потом сказала, что это тоже хорошо.
Сейчас завою, подумал Долгов, но не завыл.
Ровным голосом он пожелал ей доброго вечера, хотел было швырнуть телефон на щиток, но не швырнул, аккуратно засунул в карман и прибавил газу. Джип рычал и подпрыгивал, перелетая через ухабы и лужи.
Дождь, что ли, вчера был? Вон сколько воды налило!..
В Берлине не было дождя, стояла липкая европейская жара, а он по этой жаре еще таскался в музеи – он любил картинные галереи и всегда старательно их посещал. Берлинские музеи не доставили ему никакого удовольствия, и он даже хорошенько не понял, из-за чего – то ли из-за этой самой жары, то ли из-за того, что он был невнимателен и думал все время о другом, то ли из-за того, что Алиса от него ушла!
В больнице его никто не ждал.
– О!.. – сказал дежурный анестезиолог, которого Дмитрий Евгеньевич не любил. – А вы откуда!?
Анестезиолог что-то жевал и с усилием проглотил, когда Долгов заглянул к нему. От этого глотательного движения в пищеводе у него что-то пискнуло.
– Ну, как у вас – все нормально? – тихо спросил Долгов.
– Да все хорошо вроде. Тихо-спокойно. Семеро всего. Только один плохой, а остальные ничего.
– А этот плохой с чем?
Анестезиолог подумал, словно не сразу вспомнил, а может, и не сразу.
– Панреанекроз. Терентьева больной, главврача, – добавил как будто со злорадством. Некоторое противостояние и ревность «титанов» друг к другу были всем хорошо известны.
Пока ты по заграницам раскатывал, сложного и интересного больного главврач оперировал, вот что имел в виду анестезиолог, и Дмитрия Евгеньевича это должно было задеть.
– А еще с телевидения приезжали, – заговорщицки сообщил он и придвинулся к Дмитрию Евгеньевичу поближе. От него пахло едой, и Долгову было неприятно. – Все о вас расспрашивали. Вынюхивали что- то.
Долгов ничего не понял.
– Зачем?
Анестезиолог пожал плечами, вид у него был торжествующий.
– Вас расспрашивали?!
– Да не меня! Всех расспрашивали – и главного, и Марию Георгиевну, и медсестриц наших.
Долгов немного подумал.
– А… чего хотели-то?
– Да все из-за того писателя, который богу душу отдал у вас в отделении, помните?
И весь этот разговор дурацкий, и вопрос «помните?» – как будто он мог забыть! – и тон свидетельствовали о том, что анестезиолог чрезвычайно счастлив, что «телевизионщики вынюхивали» и что авторитет безупречного Дмитрия Евгеньевича вдруг взял да и пошатнулся, да еще и скандальчиком запахло, ох, запахло!..
Смирение, напомнил себе Долгов. Смирение христианское!..
– Они к Терентьеву просились, но он отказал. Мол, до вашего приезда ничего сказать не может, и вообще интервью не дает. У нас, говорит, одна звезда, Долгов Дмитрий Евгеньевич, вот он пусть и дает, а мы простые врачи, какие к нам вопросы!..
Долгов посмотрел анестезиологу прямо в лицо.
И тот вдруг засбоил, смешался, стал отводить глаза и без надобности трогать на столе какие-то предметы.
Дмитрий Евгеньевич ничего не сказал, решительными шагами ушел из кабинета в сторону второй
