кино закончилось, проснулся и попросил Таню рассказать вкратце, о чем шла речь.
– Фильм-то модный, – объяснил он жалобно, – и я на него вроде бы даже сходил! Мне же нужно всем рассказать, понравилось или нет!
Еще он объявил ей, что был женат два раза и обе его жены – прекрасные женщины! – не вынесли его работы и его образа жизни.
– Так что в данный момент, – заключил он, – я временно не женат и пользуюсь этим налево и направо!..
И как-то так вышло, что о Колечке она позабыла!.. То есть не то чтоб позабыла, а перестала по нему убиваться, что ли! Вдруг ей показалось, что жизнь не кончится завтра, даже если Колечка ее покинет, а, может быть, только начнется, и что фатальных ошибок, из-за которых не хочется жить, она никаких не совершила, и ни в чем она не виновата, и что все ее шелковые пижамы можно немедленно отдать Ритусе вместе с двумя халатами, голубым и розовым, которые Таня ненавидела!..
Можно все!
Можно спать с открытыми окнами, разгуливать по спальне голой, есть воблу, сидя на полу на террасе, запивать ее пивом и утирать рот рукавом, если вдруг захочется его утереть!
Можно до ночи сидеть за компьютером, а потом спать до одиннадцати. Можно до рассвета пробыть в монтажной и выйти из серого останкинского здания, когда уже начнет светать и солнце будет плескаться в пруду, словно это не грязная лужа, а самый настоящий пруд! И таксисты-частники, позевывая, будут зазывать ее к себе: «Садитесь, девушка милая, мигом доедем! А вам куда?» Можно поехать к маме на выходные, наесться до отвала пирога с малиной, можно читать Максу на ночь Вудхауза, не опасаясь Колечкиного гнева. Колечка всегда гневался, что она слишком обожает своего великовозрастного сыночка. Где это видано, читать на ночь книжки пятнадцатилетнему парню!
Так она уговаривала себя и почти поверила в это!
И когда Колечка возник на пороге гостиной, даже не сразу нашлась что сказать.
Поздороваться она поздоровалась, а что дальше говорить, не знала.
– Колечка, – жалобно позвала она, когда он не отозвался. – Ты со мной не разговариваешь?
Он молчал и сопел, снимая ботинки.
– Хочешь чаю? – предложила Таня. – Ритуся только что заварила! Очень вкусно, с мятой.
Колечка, не глядя на нее, буркнул, что не хочет.
Вообще-то он приехал мириться. В квартире на окраине Москвы, которую он делил с замужней сестрой и племянницей, было гораздо хуже, чем на даче у Тани Красновой, а он уже давно отвык от коммунального быта, тонких стен и кошачьей вони в подъезде. И денежки у него почти закончились, а он уже отвык считать деньги и жить от зарплаты до зарплаты. И машину нужно было починить, а он отвык от всяких проблем с машиной, ибо имя Красновой даже на сервисе творило чудесные чудеса.
Помириться было бы неплохо.
Да он и ехал, чтобы помириться!.. Но, увидев ее, звезду всех времен и народов, красавицу и умницу, чтоб ей пусто было, даму из Амстердама, всю такую-растакую, решил, что мириться просто так – глупо.
Нужно сначала повоспитывать ее. Помолчать. Повздыхать. Может быть, собрать вещи. Не обращать внимания на умоляющий тон и просьбы о прощении.
Ей, видите ли, ремонт не понравился, который он затеял специально для нее! Он так старался, а она что себе позволяет?! Если ей не надо, так и пожалуйста, он готов вообще ничего не делать!.. Ему-то это зачем?! У него все и так хорошо, без ремонта! Если она такая королева Шантеклера, пожалуйста, пусть сама делает свой ремонт! Ему-то что!
Он не понял, что случилось. Он сто раз применял к ней все эти приемы, и они действовали безотказно, а тут вдруг дали осечку!..
– Отлично, – сказала умница и красавица чужим телевизионным голосом после того, как он в пятый раз прошел мимо нее из спальни в столовую, храня ледяное молчание. – Я все поняла. Ритуся сейчас соберет твои вещи, и ты уедешь.
Колечка в это время стягивал носок. Он любил в конце дня полежать на диване в одних трусах. Он перестал стягивать, остановился и воззрился на нее.
– Нет, – Таня смотрела на него в упор, глаз не отводила, и ему это совсем не нравилось. Она редко решалась на такие открытые акции протеста. – За вещами ты заедешь завтра или послезавтра, когда я буду на работе. Я не хочу, чтобы ты здесь торчал. Сейчас приедет Макс, и у нас большие планы на вечер. Так что уезжай. Прямо сейчас.
Он не поверил. Он спросил, что это значит.
– Это значит, что я больше не могу тебя видеть, – четко выговорила она. – Спасибо тебе громадное за все, и поставим на этом точку.
Он все еще не верил, хотя уже испугался. С ним она никогда не говорила телевизионным голосом.
– Я больше не могу, Колечка, – сказала она, когда он стал растерянно бормотать, что ее любит. Очень сильно любит, и если делает ошибки, то только от любви. – Я больше не могу притворяться. Я хочу жить своей жизнью, а ты заставляешь меня жить твоей. Я слишком много сил ухлопала на эту свою жизнь, а ты ее почти разрушил. Давай уезжай. Машину можешь оставить себе. А ключи от дома верни мне.
Все еще не веря ей, он натянул обратно потный носок, высказал все, что думал о ней в данный момент, швырнул на стол ключи, так что попал в полосатый кувшин со свежезаваренной мятой. Кувшин дзинькнул и разбился. Крышка отлетела, по столу потекли зеленые ручьи.
Он еще и дверью хлопнул так, что из дальней комнаты прибежала Ритуся и осведомилась, в чем дело.
– Ни в чем, – сказала Таня мрачно. Тряпкой она вытирала со стола зеленые лужи. – Я выгнала Колечку.
