У меня времени не слишком много! Сейчас студию посадят, и я пойду на запись.
– Студию? Куда ее посадят? – Это спросил Абельман.
– В тюрьму всех скопом? – Это уже Долгов, у которого из головы не шел тот человек, который сказал, что убил Грицука, и собирался идти за это преступление в тюрьму.
– Зрителей посадят в студию, – объяснила Таня, – и мне надо на запись. Вас зовут Дмитрий Евгеньевич, правильно я запомнила?
– Да. У меня даже визитная карточка есть! – Долгов опять полез во внутренний карман, извлек из него бумажник и стал в нем рыться. Все ждали. Визитная карточка все не находилась.
Делец от медицины глянул на Таню, покраснел и стал рыться еще активнее.
Таня ждала с интересом. Ей понравилось, что он покраснел и что он роется в собственном бумажнике, будто это чужая кладовка – ничего невозможно найти!
– Не знаю, куда они делись, – пробормотал Долгов. – Наверное, закончились. Нет, ну я же должен дать вам визитку! Кажется, больше ни одной нету!
– А что есть? – живо спросил Абельман.
– Вот сто долларов, – обреченно ответил Долгов, не переставая рыться.
– Ну, дай хоть сто долларов, и дело с концом!
Тут Долгов захохотал.
Он хохотал от души, громко, откидывая лобастую голову, но быстро перестал смеяться, словно приказав себе остановиться.
– Простите, – сказал он Тане тихим голосом, который решительно не вязался с его громким мальчишеским смехом. – Нет визитки. Но если вам понадобится мой телефон, я на бумажке напишу, и вы сможете мне позвонить. Ну, это если помощь будет нужна.
– Спасибо, – сказала Таня. – Дмитрий Евгеньевич, Евгений Иванович Грицук лежал в вашей больнице?
– Она не моя, но лежал он у нас. В триста одиннадцатой клинической больнице.
– Вы его лечили?
– Нет.
– Как?! – поразилась Таня.
– Его не от чего было лечить. По крайней мере, по моему профилю у него не было никаких заболеваний.
– А какой у вас профиль?
Широченные плечи дрогнули под безупречным пиджаком.
– Общая хирургия, онкология и так далее. Мне позвонил вот… Эдуард Владимирович и попросил взять в нашу больницу человека, которому просто нужно полежать в больнице. Из-за какого-то скандала.
– Про скандал я, по-моему, не говорил, – вставил Абельман.
– Ну, может, и не говорил. Но я его взял. Мы сделали все обследования, анализы, томографию всего, что только можно было. Он был здоровым человеком, но очень мнительным и не слишком симпатичным.
Таня все смотрела на Долгова, просто глаз не отрывала. Запонки и ботинки ее возмущали, а то, как он говорил, как смотрел, как двигались большие руки с очень коротко обрезанными ногтями, ей… нравилось. И эта двойственность впечатления раздражала ее.
– А это нормальная практика, когда вас просят просто так положить в больницу человека? – И тут она перевела взгляд с Долгова на Абельмана.
Тот ей подмигнул, словно она была его подружкой, а не знаменитостью и телевизионной ведущей на Первом канале!..
Долгов тоже глянул на Абельмана, а тот на Долгова, и за них обоих ответил Эдуард Владимирович, очень проникновенно ответил.
– Танечка, – сказал он. – Ну, что вы из себя строите святую? Ну, конечно, это принятая практика, особенно когда кто-нибудь просит из начальства или из своих! Мало кому что нужно перележать в больнице! Вы в вашей передаче сто раз про то рассказывали! Вызывают человека, к примеру, в прокуратуру, а он прийти не может, потому что находится при смерти в такой-то больнице! Иногда бывает, что в нашей больнице он из этого предсмертного состояния никак выйти не может, и тогда его везут – заметьте, всегда специальным санитарным самолетом! – например, в Лондон. В Лондоне он волшебным образом выздоравливает в первый же день после прилета и начинает радостно скакать по инстанциям и просить политического убежища! Что тут такого?..
– Грицук был именно из таких больных?
Долгов кивнул.
– Татьян, а можно мне у вас тоже спросить?
Она удивилась.
– Спрашивайте, конечно!
– А вы не знаете, кем он был до того, как стал писателем? Откуда у него связи?
Таня прищурилась.
