Вот такой он был, губернатор Мухин Анатолий Васильевич.
И несколько дней назад он застрелился ночью в своем кабинете.
Почему? Почему?!
– Да, Осип Савельич, в «Сосны». А к десяти часам… обратно в город.
Водитель ничего не спросил – куда, зачем. Обратно так обратно, в город так в город, он свое место знает, дело справляет отлично, а ежели когда и вмешивается, то только вот как сейчас – водочки дать хлебнуть с мороза, колбаски припасти, упредить, рассказать, что знает и что слышал, а этот самый Хулио Иглесиас никогда ему не нравился! Разве у такой бабы, как его Инна Васильевна, может быть мужик – слизняк?! Тьфу, гадость какая, вспомнить противно, опоганился весь – от одних только мыслей!
Машина осторожно тронулась с места, протиснулась мимо гаишной мигалки и кучки замерзших милиционеров, мимо ряда черных и длинных официальных автомобилей, стоявших с работающими моторами, прокатила по расчищенной и укатанной кладбищенской аллее к воротам. Инна смотрела в окно, как в сером небе неслышно кричат галки и все кружатся и кружатся над голыми, дрожащими от енисейского ветра кронами. В голове как будто что-то звенело – то ли от водки, то ли от ветра, – и щеки сильно загорелись, и пальцы.
Мобильник зазвонил и завозился в кармане шубы, и она долго не могла его вытащить.
Гаишник у кладбищенских ворот отдал честь. Инна кивнула, словно он мог ее видеть.
– Да.
Звонил Якушев, тот самый первый зам.
– Инна Васильна, ты мне нужна. Чего на кладбище-то… не подошла?
– Вы меня не звали, Сергей Ильич, – ответила она осторожно, – возле вас… столько народу было, мне и не пробиться.
– Ну-ну. – Он тоже считал ее «королевой и царицей Савской», и она об этом знала. – Ты где сейчас? Уехала уже?
– Уезжаю.
– Тогда в «Соснах» повидаемся, помянем Василича, а завтра, значит, зайдешь ко мне. Утром, прямо сразу.
Инна удивилась:
– Конечно, Сергей Ильич.
Завтра утром он никак не должен с ней встречаться. Завтра утром первый зам должен вовсю общаться с приезжим московским начальством – и премьер прилетел, и парочка «самых-самых» вице-премьеров, и еще парочка «не самых-самых». Премьер улетит сегодня же, а «самые» и «не самые» останутся до завтра – вот тогда-то и станет ясно, прав Осип Савельич или ошибается. Кого хочет Москва – Якушева, Хруста или вовсе какого-то третьего, незнакомого, купившего у Адмиралова контрольный пакет акций «БелУголь». Или четвертого, о котором вообще никто ничего не знает.
Спроста или неспроста водитель покойного губернатора станет теперь возить предполагаемого будущего губернатора, а это важно, ах как важно!..
– Ты мне вот что скажи, – ожил в телефоне голос Якушева. – Ты в Москву как съездила? С пользой или просто так… прокатилась?
– С пользой. Я просто так… редко катаюсь, Сергей Ильич, – проинформировала его Инна, и Осип на нее покосился.
– Значит, доложишь.
Инна секунду молчала, и первый зам эту секунду молчания оценил.
Иннино управление подчинялось напрямую губернатору, и она никогда и ничего Якушеву не докладывала. Больше того, Якушев никогда не был в курсе ее дел, у него вполне хватало своих.
Все изменилось – вот как следовало понимать указание «доложить». Все изменилось, и ты должна это понимать.
Она поняла.
– Хорошо, Сергей Ильич.
– Вот и умница.
– Завтра во сколько?
– Да прямо с утра. Часов в девять.
– Я буду.
– Ну, добро.
И телефон пикнул, отключаясь.
Инна задумчиво посмотрела в окно, поглаживая большим пальцем теплую пластмассу. Это движение всегда ее успокаивало. Над белой пустынной дорогой ветер с Енисея вздувал языки жесткого неласкового снега. Они мотались впереди и сбоку, как живые.
В девять – это значит
О чем Якушев хочет говорить с ней
