– Приду, – пообещал Терентьев, и все разошлись в разные стороны.
В лифте Скворцов сказал с досадой:
– Охота тебе непрерывно лезть на рожон. Только против себя их настраиваешь.
– Саша, я почти месяц пытаюсь настроить их в свою пользу. И у меня это не получается. Может, если мне удастся разозлить Абдрашидзе, он обратит на наше великое и бессмысленное противостояние хоть какое-то внимание!
– Или вышибет нас вон и найдет более покладистых.
– Ладно, – заявила Катерина немножко свысока. – Не плачь раньше времени. Прорвемся!
Лифт неслышно остановился, двери разъехались, и вся компания неожиданно попала в центр какого-то молчаливого мужского шествия. Всех троих, и Катерину, и Скворцова, и Панина, быстро и ловко оттеснили к противоположной стене. Один из мужчин быстро зашел в лифт и вышел из него, еще двое остались у дверей, и один переместился к турникету. Происходило что-то непонятное и угрожающее.
– Наш босс приехал, – смеясь глазами, негромко сказал Панин. И, судя по тому, как подался вперед тот охранник, что стоял у турникета, не ошибся. Кто-то еще, пятый или шестой, придерживал Кольцову дверь. Он вошел, ни на кого не глядя, и неожиданно быстро направился к ожидавшему его лифту. Девушка за конторкой черного мрамора в волнении поднялась, когда он проходил мимо. Одна секунда – он зашел в лифт, следом за ним загрузилась охрана, двери закрылись, и никого не стало.
Только что вестибюль был полон, даже искры летели от напряжения, а тут вдруг – спокойствие, безмятежность и покой. Босс прошел, все облегченно выдохнули…
– Ничего себе… – протянул Скворцов.
– А ты говоришь – прорвемся! – задумчиво сказал Катерине Панин. – Попробуй тут прорвись.
– Алло!
– Что-то давненько мы не разговаривали. Куда это вы пропали? Ни слуху ни духу…
– Сказать пока нечего, потому и ни слуху ни духу.
– Может, помощь нужна? Не справляетесь? Ведь все-таки полтора месяца прошло…
– Пока не нужна, когда понадобится – предупрежу. Все на самом деле гораздо труднее, чем предполагалось.
– Кто больше всего мешает?
– Женщина.
– Может, с женщиной помочь?
– Я же говорю, пока рано. Если у нас ничего не получится, тогда поможете.
– Ладно. Наши все волнуются. Время идет, а дело не делается.
– Передайте, что в самое ближайшее время я постараюсь решить все вопросы. О результате сообщу.
– Передам. И мой вам совет: особенно не тяните…
Юлия Духова неслась на машине по Ленинградскому шоссе в сторону Шереметьева. Она всегда ездила быстро, а уж в плохом настроении летала на своем «Фольксвагене», как на истребителе.
Тимофей Кольцов отправлялся сегодня в Женеву, и она должна его проводить. По-хорошему, ей бы поехать с ним, но на этот раз такая возможность даже не рассматривалась. Да и сами проводы были полностью ее идеей. Просто в один прекрасный день она приехала в Шереметьево, прошла в ВИП-зал и оставалась рядом с Тимофеем Ильичом, пока не объявили посадку. Поначалу все окружающие удивлялись: Юлию Павловну, вообще говоря, никто никогда в аэропорт не звал, но Кольцов молчал, и со временем все привыкли к ее присутствию рядом с ним. Она ко многому их приучила.
И ко многому еще приучит.
Она приучила их советоваться с ней по любому поводу – в каком настроении Тимофей Ильич, сейчас к нему зайти или подождать до завтра, почему вчера на приеме он был мрачен, а сегодня уехал так рано? Она приучила их к мысли, что «мы говорим Духова, подразумеваем Кольцов». Она приучила их считать, что она всегда где-то рядом и Тимофей Ильич смотрит на мир ее глазами. И из ее постели.
Мягко говоря, это было маленькое преувеличение. Раза три, за границей, она действительно подлавливала его в состоянии расслабленном и благодушном. Он отсылал охрану, они ужинали в каких-то очень дорогих ресторанах, и вечер заканчивался в его или ее номере. Из этого ничего не следовало, кроме легкой утренней неловкости, которую Юлия изо всех сил старалась погасить, опасаясь, что в следующий раз в постель он ее не возьмет. Зачем ему лишние неудобства? А ей совершенно необходимо спать с ним. Он был неинтересный любовник – не слишком искусный и без фантазии. Поначалу она попыталась изображать огненную страсть, но вовремя сообразила, что надуть его таким образом не удастся. Наткнувшись на его насмешливый и холодный взгляд, она как-то моментально поняла, что все ее игры – томные взоры, нервная дрожь и вскрики экстаза – вызывают в нем равнодушное любопытство, и только. Этот мужик все знал про себя и про окружающих. Знал настолько хорошо, что иногда ей в его обществе становилось дурно – с кем она решила тягаться? С Тимофеем Кольцовым? Конечно, приятно утешать себя тем, что все мужики одинаковы, на какой бы ступени социальной лестницы они ни находились, и умная женщина может использовать их по своему усмотрению, но к Тимофею Ильичу это, пожалуй, не имело никакого отношения. Его можно было использовать только до известного предела, который он сам же и определял. Хорошо, что Юлия быстро это поняла и ни на чем таком не прокололась. Теперь она знала, что должна выжидать, ни к чему его не подталкивая. Захочет спать с ней, будет спать. Не захочет… Ни соблазнить, ни обмануть его нельзя.
Иногда, как сейчас, несясь почти по встречной полосе на своей мощной ухоженной машине, она его ненавидела. Ненавидела свою зависимость – он имел все права, а она никаких. Ненавидела свое подчиненное положение – все его замы были по определению выше ее. Ненавидела, что он заставлял ее ждать его высочайшего расположения, как милости. Он определял правила игры, и за это она тоже его ненавидела.
