ней, и хватать отвратительными пальцами!
Хуже всего – она убеждена, что Архипова тоже не оставят в живых, и эта мысль не давала ей покоя. На себя она махнула рукой – почти.
Почти.
Она поняла, что так будет, когда умерла тетя. Она поняла, что
Ее только чуть-чуть отпустило, когда нотариус – какое милое, приятное, старомодное, учтивое слово! – мягким голосом прочел завещание. Ей показалось, что тетя спасла ее, придумала, как спасти, и спасла, и даже то, что Владимир Петрович голосом оскорбленного викинга завыл, что не желает никаких «Лизаветиных квартир», нисколько Машу не расстроило.
Тетя как будто отвела от нее беду, переложила на плечи Владимира Петровича, а плечи у него – будь здоров, и не такое потянут!
Потом ей позвонили. Позвонили и сказали – все остается в силе. Еще сказали, что завтра у них должна быть бумага о том, что Архипов возвращает квартиру ей, а все остальное – в соответствии с первым завещанием Лизаветы Григорьевны.
Вы приходили к нотариусу с мальчиком. Этот мальчик, кажется, ваш брат? Ну, вы же умная женщина, вы должны жалеть своих близких! Или квартира вам дороже мальчика? Если так, тогда ничем не можем помочь…
На вокзале она уводила их от Макса – они засекли его только в последний момент, но он кинулся бежать и убежал, то есть она надеялась, что убежал.
Где он сейчас, ее годовалый, розовый, толстый ребенок шестнадцати лет? Где?
Он ничего не знает о Москве, о ее правилах и коварстве, о ее равнодушии, железобетонной холодности, о ее опасностях и страстях! У него нет денег даже на хлеб или на автобус, кто спасет, кто купит ему рогалик – в самый последний момент, перед тем, как кончатся силы?!
Часы все тикали – подгоняли время. До следующей вылазки осталось совсем немного. Опять загаженный туалет, хлипкая дверца, весельчак Витек, хватающий ее за грудь.
Но если ей удастся добыть телефон, она позвонит и предупредит.
Ей это удалось только рано утром. Ночью она продолжала ходить мимо них. Они ленились вставать – и Витек ленился, чтобы щупать ей грудь, и она шмыгала туда-сюда почти беспрепятственно.
А потом утащила телефон.
Только утащив, она сообразила, что знает его рабочий телефон, и больше никаких. Домашний записан на специальном листочке у телефонного столика – у тети была плохая память на цифры, и телефоны всех соседей, а также поликлиники, слесаря, Гурия Матвеевича и подруг висели на стене. Его мобильного у тети, естественно, не имелось.
Сунув трубку под рубаху, Маша силилась вспомнить его номер и не могла. Она даже раскачиваться стала, но и раскачивание не помогло. Вчера, когда ее заставили позвонить, она смотрела за рукой того, кто набирал, не отрывала глаз. Она запомнила номер и потом долго твердила про себя, чтобы ничего не перепутать. Она даже песенку пела, где вместо слов – цифры этого самого номера. Цифры были простые, но она все равно боялась, что забудет.
Она знала, что попытка будет только одна.
И с этой попыткой все кончилось скверно.
Его не оказалось на работе – конечно!
Зато они услышали, что Маша говорит по телефону.
– Сука! – ахнул вбежавший первым Витек и вырвал телефон. – Вот сука!
Почему-то они не стали ее бить – так, как бьют в кино, с катанием по полу и кровавыми ошметками по стенам. Может, им это запрещено или они не умели?
Витек деловито сунул телефон в штаны, повыдыхал сквозь стиснутые зубы и спросил интимно:
– Ты кому звонила, сучка? В ментуру?
Маша молчала, смотрела исподлобья.
Второй захрюкал горлом и харкнул ей на рубаху.
– Сейчас проверим, – деловито сказал он. – Дай-ка сюда.
Витек вытащил трубку, и второй, глядя в окошечко, понажимал какие-то кнопки. Потом показал Витьку.
– Это чей?
– А хрен его знает! Давай, вызывай хозяина. И номер этот скажи, чей он там. Много наговорить-то успела? – вслед ему крикнул Витек.
– Пятнадцать секунд.
– Скажи, что пятнадцать!
– Ладно, сам знаю.
Они беспокоятся, что им попадет за то, что недоглядели за телефоном. У них тоже есть начальство, и они его боялись и заранее желали оправдаться.
Витек улыбался, когда повернулся к ней.
– Ну что? Что ты за пятнадцать секунд наговорить успела, сладкая моя?
