партнеру, который ни с того ни с сего этим утром вздумал его искать, выслушал доклад о том, кто и зачем сегодня приходил в его приемную, нажал «отбой» и набрал номер Инги.
– Сережка! – крикнула она. – Ну, куда ты пропал?!
В трубке слышался отдаленный ровный шум, очень похожий на ресторанный или магазинный. Пожалуй, ресторанный, потому что звенела какая-то посуда. Очевидно, Инга решила, что глупо идти на работу, раз начальника там все равно нет.
Молодец. Умная девочка.
Он наскоро соврал что-то примитивное: «Метрополь», доктор Лассаль из Парижа, только один день, старая дружба и деловые интересы. Кира никогда не проглотила бы доктора Лассаля из Парижа, впрочем, ей он никогда и не скармливал ничего подобного. Инга для порядка поныла в трубку, что соскучилась, он для порядка поутешал ее – ей не хотелось ныть, а ему утешать, и оба об этом прекрасно знали. Расстались на том, что он понятия не имеет, где будет вечером.
Это ее насторожило. Связь с начальником, такая удобная, такая безопасная, такая обнадеживающая, была самым большим ее достижением за последние несколько лет. Он, конечно, страшный зануда, домосед, консерватор и вообще пень березовый, но – зато! – начальник, да еще разведенный. И штамп в паспорте есть, что разведенный, сама видела – не удержалась, выудила из пиджака, когда он был в ванной!
Валентина с Тимом пили чай из больших кружек, и плюшек в корзинке была целая гора, и золотистый сыр толстыми ломтями – его сын любил, чтобы сыр непременно нарезали толсто и солидно, чтобы было что укусить, – и немудрящие конфетки в вазочке, и немецкий джем в пузатой банке – неожиданный выходной день, хоть и связанный с «трагическими обстоятельствами», шел полным ходом.
Сергей тоже попил с ними чаю, съел две плюшки и нехотя поплелся в одиннадцатую квартиру, к Михаилу Петровичу. Почему-то он был уверен, что Михаил Петрович дома, несмотря на то, что время было самое рабочее, и не ошибся.
– Добрый день, Сергей Константинович! – бодро начал сосед, еще не до конца открыв дверь, как будто с утра ждал, когда тот наконец пожалует. – Надо же, какое несчастье! Знаете, вот так слушаешь, слушаешь про всякие ужасы и почему-то думаешь, что нас это никогда не коснется. А тут – на тебе! Прямо под носом. Кира Михайловна переживает, наверное?
– Конечно, переживает, – отозвался Сергей, протискиваясь в прихожую, – еще бы ей не переживать, когда это ее начальник и даже, можно сказать, друг!
– Ну да, ну да, – сочувственно покивал Михаил Петрович. – Да вы проходите, проходите, пожалуйста! Сейчас найду вам тапки.
Сергею показалось, что найти что-либо в квартире Михаила Петровича не удастся никому и никогда – так густо и плотно, как на складе утиля, здесь стояли, лежали, теснились и громоздились вещи. Непонятно было, как среди старой мебели – кресел, шкафов с распахнутыми дверцами, за дверцами висели шубы в чехлах, тяжеловесных буфетов, Сергей насчитал их три, поставленных друг на друга столов, наваленных книг и кип старых газет – могут помещаться люди. Тем не менее они помещались: сам Михаил Петрович ловко лавировал между мебельными рифами и скалами, прорываясь к дальнему свету, и откуда-то выскочила куцая собачонка и, выкатив мутные от старости глаза, зашлась хриплым негодующим лаем, и женский голос позвал в отдалении:
– Мишенька! Мишенька, кто там? Слесарь?
– Это сосед, Сергей Константинович, – отозвался Мишенька и объяснил Сергею: – Елена Львовна, жена.
– Здравствуйте! – на всякий случай крикнул Сергей. Он пробирался с трудом, непривычный к лавированию, и делал это менее успешно, чем хозяин, то и дело натыкаясь на углы и какие-то выступающие части.
Вещи чуть-чуть расступились, и хозяин и гость гуськом протиснулись в комнату, которая ничем не отличалась от коридора, разве что в ней было немного светлее. На свободном пятачке в самой середине комнаты стояло кресло, а в нем помещалась женщина в пуховой шали. Женщина улыбалась доброй слабой улыбкой.
– Сереженька, – воскликнула она, – простите меня! Я думала, что слесарь пришел!
– Ничего, ничего, – пробормотал Сергей. От пыли у него свербело в носу, и он даже потер переносицу, чтобы не чихнуть. – Здравствуйте, Елена Львовна!
– Здравствуйте, Сереженька! Давно вас не видно. Как там Кира и сынок после ночных происшествий?
– Ничего, спасибо.
– Мишенька, наверное, нужно поставить кофе. Или чаю, Сереженька?
– Нет, нет, – перепугался Сергей, – спасибо, ничего не нужно. Я только что пил.
Куцая собачонка вкатилась в комнату, хрипло и натужно зарычала, потом кинулась к креслу и стала лезть на колени к Елене Львовне, стягивая пуховый платок.
– Мася! – Елена Львовна наклонилась, подхватила собачонку, нежно прижала к груди и поцеловала старческую оскаленную морду. – Не волнуйся, не волнуйся, маленькая. Что ты? Что ты? Это же Сереженька, наш сосед! Забыла, – с извиняющейся улыбкой сказала она Сергею и еще раз поцеловала морду. – Совсем вас забыла. А помните, как гуляла с вами, когда вы с сынком на бульвар ходили?
Сергей кивнул, что помнит.
Ничего он не помнил – ни про бульвар, ни про Масю.
Михаил Петрович перестал потирать руки, подошел и поправил платок, сбитый Масей.
– Ужасно, да? – спросила Елена Львовна. – Просто ужасно! Кире, наверное, вдвойне, она же его знала!
– Знала, – согласился Сергей.
– Может, все-таки чаю?
