– Тогда лучше не разбирайся! – закричала она. – Не смей говорить про мою семью, что она… что Валентина…
– Кира, – заявил Сергей, и в затылке у него вдруг стало холодно, как будто он собирался прыгать с трамплина и не видел – куда. – Кира, это
Это был совсем другой разговор, и Сергей понимал, что затевать его сейчас бессмысленно и неправильно. Кира стала всхлипывать и соваться лицом в сложенные ковшиком ладони, потом поднялась и, теряя тапки, побрела в сторону кухни. Вскоре оттуда потянуло сквозняком и сигаретным дымом.
Сергей еще посидел, не зная, что делать, а потом упал спиной в неудобный провалюху-диван, купленный на Ленинском за бешеные деньги.
Утром никто еще не успел продрать глаз, когда явилась Валентина. Сергей не слышал, как она вошла, и проснулся от того, что совсем близко кто-то отчетливо взвизгнул.
Он как-то моментально понял, в чем дело, и произнес, не открывая глаз:
– Доброе утро, Валентина. Я вас напугал?
Она коротко дышала и, кажется, не находила в себе сил, чтобы ответить.
– Вы должны сказать – боже, как вы меня напугали, – продолжил Сергей поучительно. – Ну? Что же вы?
– Боже, – послушно повторила Валентина прерывающимся от чувств голосом, и Сергей засмеялся, – как вы меня…
– Вот и отлично, – сказал Сергей и кое-как выполз из диванных глубин. Тело ломило и тянуло, как будто его всю ночь намазывали на бутерброд, – признайтесь, вы не убивали Кириного начальника?
– Ик, – отчетливо произнесла тонкая и возвышенная Валентина и опустилась в ближайшее кресло.
Сергей посмотрел на нее. Кажется, на этот раз он озадачил ее по-настоящему. Лиловые веки хлопали, как крылья совы, лиловые губы разошлись, так что виден был блестевший между ними золотой зуб, и даже берет – «бэрэт», произносила Валентина, – выражал целое море чувств.
Нет, не море. Океан.
Нет, не океан. Вселенную. Вселенную чувств выражал Валентинин «бэрэт».
Сергей скрутил плед, которым накрывался, в бесформенный ком и затолкал в ящик под диваном. Кира ненавидела, когда он так «складывал» вещи, а он только так и складывал.
– Ну, что скажете?
– Я надеюсь… вы шутите, Сергей Константинович? – пробормотала бедная Валентина. – Это ведь… шутка?
Сергей сам не знал, шутка это или нет. И по Валентининому лицу определить ничего не удалось.
– Получается так, что больше некому, – заявил он, задумчиво рассматривая собственную физиономию в стекле книжной полки. Валентинина физиономия в нем тоже отражалась, и ему вдруг стало смешно, что нынче он такой заправский сыщик.
– Почему… некому? – спросила Валентина. – А разве кошмарный преступник…
– Да что-то не выходит у меня ничего с кошмарным преступником!
– А разве…
Да, подумал Сергей, дело плохо. И еще хуже то, что он отлично понимал Киру, которая кричала ночью что-то вроде «руки прочь от моей семьи». От Валентины с ее лиловыми глазами, «бэрэтом», золотым зубом, плюшками, которые она вечно пекла Тиму «в утешение», любовью к чудовищным дамским романам и первым весенним цветочкам, с ее высокопарной речью и готовностью мчаться помогать по первому зову, со смешными ужимками старой девы и неистовой преданностью семье!..
Семье Сергея и Киры.
– Во сколько вы ушли отсюда позавчера?
– Я же говорила, – пробормотала Валентина и сорвала с головы «бэрэт», – как только Кира…
– Во сколько это было?
– Я же говорила. После семи, по-моему…
– И сразу ушли домой.
– Сразу, да, – подтвердила Валентина. Сергей подумал, что она сейчас заплачет, и стиснул зубы. – Я пошла потихоньку по лесенке, потому что лифт не работал, а у меня…
– Радикулит, – перебил он, – я знаю. Валентина, это очень важно. Кого вы видели на лестнице или возле дома?
Глаза у нее налились слезами.
– За что вы меня мучаете? – спросила она Сергея. – Я ни в чем не виновата!
– Кого, Валентина? Вспомните. Вы должны.
– Сереж, вставай! – прокричала откуда-то Кира. – Тим, ты тоже вставай. Сейчас мы все опоздаем.
Ужас перед возможным опозданием был навязчивой идеей его жены. Она никогда и никуда не опаздывала.
Валентина оглянулась в ту сторону, откуда слышался Кирин голос, и на лице ее отобразилась тоска. Больше всего на свете ей хотелось мчаться туда и принимать участие в привычных и безопасных утренних хлопотах, и собирать ребенка в школу, и называть Киру Кирочкой, и декламировать из Бальмонта – как
