Когда она стала совать ему деньги, он опять развеселился.
– Я вполне платежеспособен, – сказал он, глядя на нее с насмешливым превосходством. – Кажется, мы уже установили, что с моим отечественным производством как раз все в порядке. Или вы член американской лиги за равноправие женщин?
– Я не член лиги, – пробормотала она. Ему вполне удалось ее смутить. – Просто это я вас пригласила. Навязалась, можно сказать.
– Можно и так сказать, – согласился он, получая удовольствие от ее смущения и своего превосходства, – только заплачу все же я.
Он был хорош – самоуверен, снисходителен, любезен и загадочен. Самому себе он нравился. Он как бы со стороны заслуженно гордился собой – вот каким ты стал, Кирилл Костромин, вот как ты всему научился. Какая там «Кира-дура»!
Только немного странно было, с чего это он так старается – девица была совсем не в его вкусе.
Он шел за ней к машине, рассматривая ее полотняную прямую спину и стянутые в короткий хвост неопределенно-темного цвета волосы, и думал, что, пожалуй, провел вечер совсем неплохо.
Напрасно он так думал.
Уехать им не удалось. Ее машина не заводилась. Не помогли ни всемогущие «крокодилы», ни длительное совместное рассматривание чахлого мотора старушки-»Хонды». Ковыряться в нем Кирилл не стал бы даже под угрозой расстрела.
Хватит. Наковырялся в дикие дальнобойщицкие времена.
– Придется вам ее здесь оставить. – Ему до смерти хотелось в свой отель – выпить коньяку в лобби- баре, еще покурить в прохладе и покое огромного холла, подняться в свой номер и лечь спать. – Завтра вызовете какой-нибудь эвакуатор.
– Конечно, – согласилась Настя, и он понял, что она непременно заплачет, как только он отвернется. Впрочем, это были не его проблемы. – Конечно, так я и сделаю.
«Это не мои проблемы», – так говорил один его давний начальник. У него Кирилл Костромин учился жить и работать – бороться и перегрызать чужие глотки. «Это не мои проблемы», – сказал он однажды Кириллу, когда тот не уследил за кем-то из водителей, и через две минуты Кирилл Костромин стал безработным.
– Ну, давайте я вас отвезу, – внезапно предложил он, сердясь на себя, – если уж в этом городе не существует такси!
– Нет-нет, – сказала Анастасия Сотникова и все-таки шмыгнула носом. Глаза за стеклами очков у нее как будто увеличились и задрожали. – Спасибо вам большое, только везти меня никуда не надо! Я еду в Петергоф, в бабушкин дом. Это далеко, за городом, и вам совсем не по дороге. Я… доберусь как-нибудь. Спасибо вам большое, Кирилл Андреевич.
– В какой еще Петергоф! – сказал он злобно. – У вас же с машиной проблемы. Езжайте домой, не выдумывайте.
– Домой я не поеду, – ответила она твердо и зачем-то полезла в свой портфель. Она то и дело ныряла в него с головой, как в омут. – Спасибо за ужин, Кирилл Андреевич.
И выудила из портфеля носовой платок.
Рыдать собралась, понял Кирилл.
– Давайте я довезу вас до дому, – сказал он, нажимая на слово «дом», – конец света еще впереди. Это не конец света.
– Конец, – пробормотала она голосом придушенной мыши. Очевидно, ей стоило больших усилий держать себя в руках. – Домой я не могу ехать. Там… Кира. Я не могу его видеть.
– Черт бы вас побрал.
Он сунул руки в карманы – хотя много лет отучал себя от этой привычки – и еще постоял немного возле ее машины, погрузившейся в летаргический сон, и своей, вполне благополучной. Деваться ему было некуда.
– Хорошо, – сказал он, покорившись, – я довезу вас до этого вашего Петергофа. Только без разговоров. Садитесь и поедем. Быстро.
– Не надо, что вы, Кирилл Андреевич!..
– Ну да. Вы должны были это сказать, а я должен был ответить, что одну на улице я вас не брошу. Считайте, что я так и ответил. Поехали, госпожа Сотникова.
– Настя, – сказала она, шмыгая носом.
– Настя, – согласился он.
В Петергофе он никогда не был и представления не имел, далеко ли до него.
По вечернему городу ехалось легко. Девица – нет, Настя – молчала, только изредка говорила, где повернуть. Сидела она сгорбившись, стиснув коленями ладони с носовым платком.
– Не убивайтесь вы так, – сказал он, не выдержав, – ничего страшного. У вас что, машина в первый раз ломается?
– У меня в первый раз бабушка умерла. Мне… трудно это пережить. Да еще навалилось все сразу…
Весь жизненный опыт Кирилла Костромина свидетельствовал о том, что все плохое всегда наваливается сразу.
– Переживете, – сказал он неприязненно, – нужно уметь держать удар.
– Ну да, – согласилась она безразлично, – конечно.
