жилплощадь.
— Получил! — радостно откликнулся Костя. — Приклонский, спасибо, помог.
— Мне тоже обещает, только я меньше двух комнат не возьму. Балкон есть?
— Есть, для меня и одну комнату выделить трудно было, у нас еще некоторые семейные в тесноте живут.
— А ты женись, — полусерьезно, полуиронически посоветовал Сенька, глянув в Нинину сторону. Она нахмурилась — шутка пришлась не по сердцу, но сдержала себя.
Лора и Лера хихикнули.
— Глянь на подарок наш, — продолжал Сенька. — Прима, так сказать, лично выбирал.
Взял с кровати сверток.
— Вот, «тарантелла» самая настоящая, приятель из-за границы привез.
«Тарантеллами» называются итальянские коврики фабричной выделки, ярких цветов. Изображены на них поселяне в костюмах минувшего века, танцующие на фоне романтического пейзажа — отсюда и название.
Хозяевам подарок понравился.
— Спасибо, — сказала Нина, ласково глянув на Сеньку
— Хорош! — от души похвалил и Костя.
— Над кроватью прибить надо, с ходу, — посоветовал Эдик.
Идею поддержали. За молотком и гвоздями пришлось сбегать к соседям и вскоре яркая «тарантелла» была аккуратно повешена на стену. Дальнейшие события разыгрывались на фоне отплясывающих итальянцев.
— Кое-что еще захватили, — с широкой ухмылкой заявил Сенька, когда общие хлопоты вокруг коврика окончились, — только это для общего, так сказать, употребления. Давай, Лорочка.
Блондинка вышла в переднюю, где оставила свою дамскую сумку, вернулась с двумя поллитровками.
— Вот это зря, — сказал Костя, переглянувшись с Ниной. — Напрасно, у нас и выпить и закусить приготовлено.
— Ничего, не прокиснет! — с хохотом ответил Шутько.
Эдик молчал. В компании он всегда до поры до времени сидел смирно и помалкивал. Лера следовала его примеру. Они и подруга ее чувствовали себя здесь не по себе — обстановка не такая, к которой они привыкли. Присутствие Нины, с ее семейным фартучком, стесняло. Лора и Лера никак не могли найти верный тон поведения.
И вообще веселье не налаживалось.
Нина почувствовала это, быстро сказала:
— Что же стоим мы, к столу пожалуйста.
Стол вчера принесли от Костиной мамы, где он служил на кухне верой и правдой лет двадцать. Скатертью еще не обзавелись и заменили ее чистой бумагой. Вилок, ножом, стаканов хватало на всех — Нина заняла у соседей.
Шутько со знанием дела осмотрел угощение, вино, добавил принесенные поллитровки:
— Неплохо, очень неплохо, давай, так сказать, присаживаться.
— Прошу, прошу, — повторила Нина. Она уже не смущалась, вошла в роль хозяйки, ей нравилось.
— По первой, братцы, — ораторствовал Сенька, держа и руке граненый стакан, — за Костю, чтобы век свой ел, пил и горя, так сказать, не знал!
Все потянулись чокаться. Костя поглядел на Нину, которая сидела на противоположном конце стола, она ответила долгим, веселым и понимающим взглядом.
— Второй тост — за общие успехи наши, — снова заговорил Шутько, как только кончилась пауза, во время которой выпили и закусили.
Час спустя в комнате стало душно, накурено, бестолково и шумно. Магнитофон наяривал непонятные мотивы. Эдик и Лера танцевали с отрешенными от мира лицами — так считалось модным.
Нина выпила крепленого вина, несколько раз протанцевала с Костей и по одному разу с Эдиком и Сенькой, от души старалась веселиться, но веселья не получалось. Даже наоборот, чем дальше, тем компания нравилась ей меньше и меньше. Прически девушек растрепались. Лора пыхала папироской. Глаза Эдика посоловели, он ежеминутно трогал себя за нос. Трезвее выглядел Костя — помня обязанности хозяина, пил меньше других, и, пожалуй, Сенька — от привычки к спиртному, догадалась Нина.
Танец Эдику надоел, нетвердыми шагами подойдя к магнитофону, он нажал на клавишу. Музыка смолкла.
Опять принялись за выпивку. Сенька налил не то портвейна, не то вермута в стакан до краев, расплескивая, полез к Косте:
— Выпей, со мной выпей!
— Спасибо, не хочу, хватит, я ведь водку пил.
— Выпей, обидишь! Выпей, — сам не зная зачем ему это нужно, приставал Сенька с пьяной назойливостью. — Обидишь!
— Многовато мне…
Эдик присоединился к Сеньке.
— Ну уважь нас, гостей своих, не обижай.
— Причем тут уважение!
— Нет, ты брось, ты, так сказать, уважь, правильно он говорит.
Костя понял: не отделаешься.
— Ладно, за ваше здоровье.
— Вот правильно, за наше!
Оба гостя налили и себе. Торжественно чокнулись.
— Будем здоровы!
Костя взял стакан, нерешительно посмотрел на него, набравшись духу, залпом выпил. Сенька и Эдик последовали его примеру.
Качнулась, поплыла перед глазами комната. Костя взял да и налил себе еще. На руку его легла Нинина рука:
— Не надо, Костик, хватит.
— Почему хватит? — вмешался Сенька. — Повторить не мешает.
— Костик, прошу тебя.
— Ты брось, ты отойди, ничего мне не будет.
— Ну, как хочешь.
Нина нахмурилась, убрала руку.
— Вот это по-нашему, по-чемпионски! — обрадовался Сенька, глядя, как Костя пьет.
Снова включили магнитофон. Вместо джаза загремела «цыганочка». Лора не вытерпела, ударилась в пляс. Вскидывает ногами, поднимается юбка, мелькают круглые колени. Сенька заржал, обнял девушку, посадил рядом с собой на кровать. Лица их пятнами выделялись на пестром рисунке «тарантеллы», выглядели подчеркнуто багровыми. В ответ на какое-то замечание кавалера, Лора взвизгнула.
Нине стало противно. Попросила:
— Выйдем на балкон.
— Давай, — быстро согласился Костя.
Хрип магнитофона, взвизги девушек остались за захлопнутой дверью. На балконе было тепло, тихо. Внизу переливались огни порта, за ними — темное, загадочное море. Бодрым голосом прозвенели склянки.
Нина облокотилась о перила, смотрела вдаль, задумалась. Было хорошо и чуть тревожно. Она гадала, что сейчас, когда они наедине, сделает Костя. Ей хотелось, чтобы он подошел и обнял ее — как тогда, когда только вошли в квартиру. Пугаясь и стыдясь, вдруг поняла, что останется сегодня здесь на ночь. Все уйдут, а она останется… Да, останется…
