– Да по мне, пусть дерутся, – успокаиваясь ответил Баунти. – Держу пари, что завтра, взглянув в зеркало, этот майор увидит вместо лица хороший сыр бифштекс.
Не спуская автоматов, солдаты с любопытством наблюдали, как летчик и майор катаются по асфальту шоссе, избивая друг друга.
– Я бы не сказал, что ты прав, Том, – глубокомысленно заметил Дерри. – Летчику тоже хорошо перепадает. Руки майора, как у гориллы… Во всяком случае оба не имеют ни малейшего представления о боксе. Это не драка джентльменов.
– Наци вообще не может быть джентльменом, – по-философски произнес Баунти.
– Что здесь произошло?
Оба солдата дрогнули. Они так увлеклись зрелищем, что не услышали, как подошел офицер – лейтенант Мидльфорд.
Первым опомнился Дерри.
– Мы ведем пленных, спасшихся с немецкого самолета, – отрапортовал он. – По дороге они устроили драку.
Лейтенант осветил карманным фонариком майора и летчика, которых Баунти тем временем успел разнять.
– Вы просто олухи, – сердито сказал лейтенант. – Разве можно допустить, чтобы обер-фельдфебель бил майора.
– Но нацистский фельдфебель и нацистский майор, – не сдавался Боб.
– Все равно. Так можно черт знает до чего дойти.
Дерри хотел возразить, но Мидльфорд крикнул:
– Хватит болтать! Ведите пленных!
III. Желтая папка
Майора Генриха Штаффа поместили в небольшой комнате без окон в тихом доме на окраине города. Если бы не молчаливые стражи, регулярно менявшиеся, и не короткие прогулки по маленькому асфальтированной двору, огороженном со всех сторон забором, то окружающая обстановка нисколько не напоминала бы тюремной.
В течение целой недели майора никто не беспокоил. Но пленник понимал: это ненадолго. Пройдет еще некоторое время, и его неожиданно вызовут. Поведут по длинным пустым коридорам, эти коридоры он даже во сне видел. Просыпаясь, чувствовал боль в груди и холодный пот на лбу. Но в тот раз проснуться не повезет, его приведут в пустую комнату, где люди в форме зададут несколько вопросов и прочитают приговор. О том, что будет дальше, он старался не думать. Но разгоряченный мозг не слушался, рисовал страшную картину: туманное утро, приглушенные голоса, пушистый иней на стене, к которой его поставят лицом…
Он старался думать о другом, убеждал себя, что однажды удастся выкрутиться – ведь попадал он и не в такие переделки. А покрытая инеем стена стояла перед глазами как нечто совершенно реальное и неизбежное.
На восьмой день в комнату с часовым вошел сержант и знаком приказал пленному идти за ним.
Они спустились по широкой, обрамленный дубовыми панелями лестнице, миновали коридор. Он был уютный и короткий, совсем не такой, как во сне.
У дверей с номером '2' сержант остановился, постучал, потом знаком приказал Штаффу войти.
За небольшим письменным столом сидел лысый мужчина в штатском. Не глядя на пленного, он достал из ящика сигару, обрезал ее перочинным ножиком, щелкнул зажигалкой и неторопливо закурил. Только после этого сказал, будто продолжая начатый разговор:
– Вас погубило неумение владеть пистолетом. Летчик, которого не смогли подстрелить, сообщил, что вы работали в гестапо. О другом, хотя и не без трудностей, удалось узнать. Вот, почитайте. Это упростит нашу беседу.
Небрежным жестом бросил на стол желтую кожаную папку.
Генрих Штафф взял папку и, развернув ее, вздрогнул: на первой странице была помещена его собственная фотография, сделанная тридцать лет назад, а под ней – фотокопия расписки, в которой студент Кленовского университета Зенон Курипа обязывался быть тайным осведомителем контрразведывательной службы Австро-Венгерской империи.
Воспоминания пронеслись вихрем.
…Осенью 1913 года в университет Кленова, одного из городов Западной Украины, которая находилась тогда под властью Австро-Венгерской империи, был принят новый студент – Зенон Курипа. Отец его имел лавку и был богатым хозяином в селе под Кленовым. Он дал взятку чиновнику министерства образования, ведавшего приемом, и Зенону сравнительно легко удалось поступить в университет.
В университете Курипа сразу же попытался войти в круг 'золотой молодежи'. Сыну лавочника льстило быть на 'ты' с графскими и баронскими сынками, он не жалел родительских денег на гулянки в 'высоком обществе'. Родовитые друзья охотно принимали приглашения Курипы.
Отец Зенона не только не возражал против такого поведения сына, но и поощрял его. Он понимал: 'высокие' знакомства могут когда-нибудь пригодиться.
Словом, все шло хорошо до одного случая.
Стоя у тонкой дощатой перегородки, за которого была студенческая курилка, Курипа услышал знакомые голоса. Беседовали граф Казимир Дзендушевич и Стась Клонский – сын генерала.
– Понимаешь, нет денег, – жаловался Дзендушевич. – А завтра у Ядвиги день рождения. – Голос у графа – тонкий, пронзительный.
– Плохо дело, – басил Клонский. – Без подарка нельзя.
– Где достать, не знаю, хоть кради.
– Как можно! – Притворно испуганным голосом произнес Клонский. – Зачем же воровать! Воровать, ваше превосходительство, грех. Другой выход можно найти.
– Какой?
– Займи у этого мужика, у Курипы. Он даже рад будет – такая честь для него – одолжить графу Дзендушевичу без отдачи.
– Идея, – обрадовался Дзендушевич. – Как я сразу не подумал!
Курипа стоял у стены, красный от злости. Подслушанный разговор открыл глаза на многое. Теперь он понял двусмысленные перемигивания и улыбки, с которыми встречали студенты из аристократического круга его приглашение 'провести вместе вечер'. Вспомнил, что ни один из них ни разу не пригласил его к себе домой. А каким холодно-презрительным взглядом смерила его сестра Дзендушевича, когда во время случайной встречи в театре брат представил ей Курипу.
Мечты сына лавочника пробраться в 'высший круг' погибли. Но Курипа не сдался. Не такой он был человек. С давних времен Курипы держали в своих руках все село. С давних времен отличались жестокостью, хитростью, настойчивостью в стремлении к наживе. Таким был и Зенон. Злоба, что душила его, не затмила разума. Он понял: надо найти другой путь, чтобы 'выбиться в люди', и решил стать 'демократом'.
Правительство императора Франца-Иосифа строго следило, чтобы в учебные заведения не попадали 'неблагонадежные' и 'чернь'. Учиться в университете могли только дети состоятельных родителей, которые доказали свою преданность монархии Габсбургов.
Лесь Кравец – однокурсник Курипы – был исключением из общего правила. Отец Леся, почтовый чиновник, пятьдесят лет верой и правдой прослужил Австро-Венгрии, его безупречный послужной список и помог сыну стать студентом университета.
Но Кравец не оправдал надежд, которые на него возлагались. В университете он вскоре приобрел
