репутацию человека, который сочувствует идее единения Галичины с 'Великой Украиной' и Россией. Имя Леся Кравца начало пользоваться все большим и большим популярностью среди прогрессивной части интеллигенции города.
Курипа не жалел сил, чтобы войти в доверие к этому человеку, подружиться с ним. И вот однажды Кравец сказал:
– Сегодня пойдем к одному знакомому. Там будем читать книги, полученные из России.
С этого дня Курипа начал аккуратно посещать кружки, где читали вслух книги библиотеки 'Русская беседа', устраивали лекции по русской истории и культуре. Проникнуть дальше, принять участие в политической деятельности Курипе не удавалось – ему не доверяли. Он это понимал и ждал случая, чтобы доказать свою преданность новым идеям. Курипа знал, что не пропустит удобного случая, и в мечтах уже видел себя блестящим оратором, выдающимся политическим деятелем.
Война разбила мечты Курипы…
Австрийское правительство сразу же, обвинив в шпионаже, бросило в концентрационный лагерь тех, кто хоть чем-то проявлял оппозиционные настроения. Кравец случайно остался на свободе: его не было в Кленове, он гостил у родственников в деревне. Что касается Курипы, то его вызвали в полицию и, прочитав родительское напутствие, отпустили.
– Вы молодой, – сказал седоусый, с пышными бакенбардами начальник полиции, который сидел в кресле под портретом Франца-Иосифа. – Нам жаль вас и ваше будущее. Постарайтесь исправить свои ошибки, иначе…
Начальник поднес к носу Курипы толстый, пожелтевший от табака указательный палец.
Курипа, не отрываясь, смотрел на палец полицейского. Рука не шевелилась, двигался только перст – предупреждающий и предостерегающий. В нем было нечто символическое. И Зенон Курипа понял, что снова влип в историю.
Из полиции Курипа вышел с тяжелым сердцем. И на этот раз ему не повезло выбиться в 'хозяева жизни'. Ни среди аристократов, ни среди либералов он не нашел себе места. Надо было искать новые ориентиры на темном жизненном пути.
Осенью 1914 года русские войска взяли Кленов. На балконах, по старому, еще средневековому обычаю, жители вывесили в честь праздника ковры. Толпа приветствовал усталых, пыльных воинов. Вскоре в магазинах появились объявления: 'Здесь продаются лучшие российские товары из самой Москвы'.
Лесь Кравец развернул кипучую деятельность. Он принимал участие в пикниках с российскими офицерами, организовывал благотворительные обеды в честь русских солдат, выступал на многочисленных собраниях 'русофилов'.
Курипа избегал встреч с Кравцом. От прежних 'симпатий' к России у него не осталось и следа. В памяти представал угрожающий полицейский палец. Курипа не спешил публично выражать свои симпатии к русским, рассматривал, выжидал.
События подтвердили верность такой тактики.
Российские войска покинули город. Снова на улицах зазвучала немецкая речь, появились усатые венгерские солдаты с широкими сверкающими палашами, холеные гинденбургские офицеры смотрели на мир сквозь монокль, вставленный в презрительно прищуренные глаза. Прежняя власть, крепкая, готовая выдержать еще и не такие испытания, вернулась.
И, глядя на гладких, сытых лошадей немецкой тяжелой кавалерии, на пушки, которые, задрав в небо широкогорлые стволы, с грохотом катились на восток, слушая рокот 'Таубе', что парили над крышами Кленова, Курипа решил сделать важный ход в жизненной игре. Он вспомнил о своих связях с либералами и пришел к выводу, что эти связи теперь могут ему пригодиться, правда, совсем не так, как он когда-то думал…
С прочитанных книг Курипа представлял контрразведку темной, мрачной зданием с множеством закоулков, покореженных переходов, где снуют таинственные люди, пряча лица под низко спущенными полями шляпы и высоко поднятым воротником пальто.
На самом деле все оказалось намного проще. Солдат провел Курипу в большую, хорошо меблированную комнату и вежливо попросил подождать. Такая комната могла быть приемной врача, адвоката, а то и просто гостиной в зажиточном доме. Кожаные кресла вокруг широкого квадратного стола, несколько иллюстрированных журналов на нем, коричневый диван, покрытый белым полотняным чехлом, создавали обстановку, похожую на домашнюю.
Минут через пять Курипу позвали в кабинет.
Тонкий, щеголеватый офицер с напомаженными, гладко зачесанными назад волосами, от которого очень пахло одеколоном, едва поднялся из-за стола, отвечая на почтительный поклон Курипы.
– Курите? – спросил офицер. – Прошу вас.
Зенон открыл лакированную коробку с сигарами, не подозревая, что крышка посыпана тонким слоем порошка и теперь на ней остались отпечатки пальцев 'гостя'. Когда Курипа пойдет, отпечатки переснимут, и они останутся в архиве контрразведки.
– Чем могу быть полезен? – обратился офицер. Курипа глубоко вздохнул, готовясь к долгой объяснения. Настал решающий момент.
– Я – искренний патриот Австро-Венгрии, – сказал он заранее обдуманные слова, – и верный подданный нашего монарха и поэтому решил сообщить о русском шпионе.
Курипа ждал, что офицер-то воскликнет от удивления и радости, пусть даже недоверия, во всяком случае то выразит свои чувства. Но на лице офицера не дрогнул ни один мускул. Единственное движение, которое он сделал – потер тыльной стороной руки щеку, пробуя, хорошо ли она выбритые.
Курипа смутился, замолчал.
– Ну? – Наконец спросил офицер после минутной паузы.
– Что? – не понял Курипа.
– Фамилия, приметы, адрес.
– Лесь Кравец. Высокий, блондин. Живет на хуторе, недалеко от села Маршлив.
– Кравец? – В глазах офицера пронесся едва уловимый выражение жестокости и злобы. Очевидно, фамилия была ему знакома.
'Ага, – подумал Курипа, – проняло тебя все-таки'.
Но в следующее мгновение взгляд контрразведчика снова стал равнодушным, скучающим.
– Хорошо, проверю, – сказал он. – Откуда вы узнали об этом?
– От его брата, которого я встретил в Кленове.
Офицер встал, показывая этим, что разговор окончен.
– Ваши патриотические и верноподданнические чувства, – на лице офицера ясно было видно, что он нисколько не верит ни в патриотизм, ни в верноподданичество собеседника, – делают вам честь, господин Курипа. Вы получите соответствующее денежное вознаграждение, надеюсь, мы еще встретимся…
И действительно, через неделю Курипу вызвали в контрразведку.
На этот раз он зашел в кабинет бодро и даже немного развязно, как старый знакомый. Но офицер сразу испортил ему настроение.
– Нам известно, что вы участвовали в кружках, где проводилась вредная для правительства агитация. Вас даже предупреждала по этому поводу полиция, – сказал он. – Вы, конечно, понимаете, что поступки, на которые мы не обратили внимания тогда, могут быть совсем иначе расценены теперь…
Офицер сделал небольшую паузу будто для того, чтобы дать возможность Курипе полностью оценить значение сказанного.
– Вы какой-то мере исправили свою ошибку, указав на преступника, – продолжал контрразведчик. – Кстати, между нами говоря, он не шпион и будет строго наказан только для того, чтобы устрашить других. Дело не в этом. Вы должны составить список тех, кто бывал вместе с вами и Кравцом на собрании антиправительственных кружков…
С этого времени Зенон Курипа стал штатным агентом австрийской контрразведки.
…Об этом свидетельствовала папка, которую держал на коленях 'майор Генрих Штафф'. Она рассказывала о многочисленных преступлениях, которые хранились столько лет в глубокой тайне.
…Курипа оказался именно тем человеком, который был так нужен начальнику 'особой службы' австро-венгерской армии капитану Максу Бинки.
