Печально возвращалась Белка в стойбище, вздрагивая от намокшей на дожде шкуры, волоча за собой наполненный водой мех.
«Ходок и Орлик, наверное, погибли. Если бы они были живы, они увидели бы сигнал и пришли бы. Схожу еще два раза, – решила она, – и уйду в степь».
Но уже на следующую ночь она услышала свист иволги.
– Где Орлик? – бросилась Белка к Ходоку, задыхаясь от волнения.
– Там, в степи. В овраге. Пусть лежит, – сердито буркнул Ходок.
– Он жив?
– Жив… Узнала?
Путаясь и повторяясь, девочка рассказала ему о своей догадке.
– Так, – задумался Ходок, выслушав Белку. – Значит, на острове. Хорошо. Пусть Белка ждет, когда снова засвистит иволга.
С рассветом он уже был на острове. Остров густо зарос камышом и кустарником. Ходок одобрительно кивнул: «Отличное убежище», – и пошел в глубь острова. Здесь кусты были вырублены, а посредине утоптанной площадки стоял высокий деревянный столб, густо вымазанный жиром и кровью. Грубо вырезанное лицо, раскрашенное желтой и черной краской, скалилось на Ходока тремя зубастыми пастями. Вместо волос на голове торчали клыки львов, собак, гиен. Ожерелье из человеческих черепов свисало до самой земли, а на земле валялись наконечники копий, ножи, скребки…
«Оружие врагов, – догадался Ходок, – его приносят в жертву».
Неподалеку от столба возвышался очаг, сложенный из почерневших от копоти камней, прикрытый тонкой каменной плитой с углублением посредине. Рядом с большим очагом стояли два маленьких.
«Зачем столько очагов?» – недоумевал Ходок, оглядываясь.
Он обошел весь остров и начал сооружать себе убежище в кустах. Выкопал ямку, переплел над головой ветки, закрыл щели травой. Несколько раз отходил от убежища, осматривал его и снова возвращался, чтобы поправить веточку или пучок травы. Подбил копьем жирного сазана и, поскольку разводить огонь не решился, съел его сырым. Потом забрался в убежище, спокойно заснул и спал, пока удары шестов о воду не разбудили его. Ходок потянулся, разминая затекшее тело, и начал наблюдать.
Первым к острову причалил плот с колдуном и его помощником. Помощник подтащил к очагу несколько мешочков и начал разводить огонь в очагах. А к острову приставали все новые плоты, и воины сгружали на берег мясо, мешки, наполненные чем-то, и пучки стрел, туго перевязанные кожаными ремнями. Разложили по краям площадки шкуры, и вождь со старейшинами уселись на них, а воины помоложе зажгли костры и принялись жарить мясо.
Быстро темнело. Площадка, освещенная ярким пламенем костров, была хорошо видна Ходоку.
Колдун отхлебнул какой-то жидкости из кожаного мешка и затянул длинную унылую песню, а старшие воины, передавая мешок из рук в руки, подтягивали ему.
Лица поющих раскраснелись, остекленели глаза, они орали все громче и громче, а Ходок терпеливо слушал, хоть ему очень хотелось заткнуть уши: слишком уж немелодичной была песня, как на его вкус.
Наконец певцы угомонились. Они опорожнили уже два мешка и сидели теперь потные, тяжело отдуваясь, а недопитый мешок достался молодым воинам, которые, облизываясь, давно смотрели на него жадными глазами.
«Какой-то дурман, – пожал плечами Ходок. – Зачем они его пьют?»
Колдун встал и начал топтаться вокруг столба, время от времени опуская руку в деревянную плошку и проводя ею по оскаленному лицу. Столб заблестел, будто покрылся влагой.
«Мажет жиром», – догадался Ходок.
Колдун возвратился к плоту, немного пробыл там и снова вернулся к столбу. Но теперь это был уже не колдун, а какое-то фантастическое существо. Красная маска с огромными круглыми глазами полностью закрывала его голову, а все тело колдуна скрылось под плащом, сшитым из разноцветных перьев. Приседая и кружась, он прыгал по площадке, а воины, хлопая в ладоши, кричали что-то высокими, пронзительными голосами.
Колдун снова убежал к плоту и вернулся на этот раз в маске, изображающей голову огромной змеи. Тело его покрывал плащ, сшитый из змеиных шкурок, блестящих чешуйками в ярком пламени костров. Изгибаясь, как змея, заскользил он вокруг столба. Ходок протер глаза. Ему вдруг показалось, что большая змея обвивает столб, ползет все выше и выше, наполняя ночную тишину шорохом своих чешуек. Наконец колдун остановился. Он сбросил маску и плащ, тяжело дыша, отхлебнул из мешка, который протянул ему помощник.
Два воина принесли воду в мешке и начали кипятить ее, бросая в мешок раскаленные камни, вынутые из очага. Когда вода закипела, помощник колдуна бросил в нее корешки, которые он отламывал от длинных, беловато-зеленых стеблей с перистыми листьями.
«Плохая трава, о которой говорила Белка», – вспомнил Ходок.
Тем временем колдун положил на каменную плиту какие-то белые комья. Знакомый вкусный запах защекотал ноздри Ходоку.
– Свиной жир, – принюхался он с удивлением.
Жир таял, растекаясь по каменной плите, скапливаясь в углублении посредине се.
Когда весь жир растаял, колдун вытащил небольшой мешочек, разрисованный красными зигзагами, и высыпал в жир какой-то порошок. Над плитой поднялись густые клубы желтовато-серого дыма, и колдун отскочил, закашлявшись. Костяной лопаткой он начал соскребать получившуюся смесь и бросать в мешок с отваром ядовитой травы, который помощник поднес к большому очагу.
Колдун долго размешивал зелье деревянной палкой, то и дело подогревая его на плите, снял с очага и
