по кромке заснеженного холма. Когда затянула про себя «Врагам не сдается наш гордый Варяг», поползлось радостнее и шустрее.
Луна по-прежнему подыгрывала. Можно сказать, что Маргарита передвигалась при ее дружественном молчании.
За городищем встала на ноги и помчалась. Быстро-быстро – ничего не замечая на своем пути. Точнее, кое-что она все-таки заметила. Когда летела мимо соседского дома, из приоткрытой калитки выплыло заиндевевшее лицо Нюрки – особы лет двадцати, нигде не учившейся и не работавшей, но, по ее собственному утверждению, пребывавшей в постоянных трудах. С виду – ангел во плоти (наивные голубые глаза и золотые кудряшки). При этом ее единственной добродетелью было категорическое неумение держать язык за зубами. Щеки у Нюрки пунцовые – видать, в засаде сидела давненько. Глядит жадно, с любопытством, изо рта паром попыхивает да зубы бессовестно скалит. Когда Маргарита шествовала мимо Нюркиного дома, эта паршивка все следовала вровень с ней – вдоль заборчика, вдоль заборчика. Еще лукаво подмигнула, бестия.
Уф, противно.
Забыв про конспирацию (теперь эти хлопоты были уже, возможно, излишними), Маргарита вошла в дом через дверь. Хоть здесь все спокойно: привычные звуки – ритмичное похрапывание отца и тиканье настенных часов в гостиной.
Перевела дух. Перекрестилась, вознося хвалу за счастливое избавление от нешуточной опасности. Тихонько, едва касаясь босыми ногами пола, прокралась к себе в комнату. Зажгла свет. По давнишней привычке глянула на себя в зеркало. Из груди невольно вырвался вздох ужаса. Нахмурила лоб и придвинулась поближе к зеркалу, будто не доверяя своим глазам. Вид, конечно же, был не ахти – как будто кошки драли. Пока ползла по краю холма, радуясь кромешной тьме, в кровь расцарапала лицо торчавшими, как иглы, ветками. Странно, что и боли-то не почувствовала.
Но это было еще не все!
В ее руках был тымак – казахская меховая шапка, подаренная Дусей Разину в день их официальной помолвки. Маргарита села на кровать и беспомощно опустила руки, охваченная полнейшим безволием.
И кому верить в этой жизни? И как сказать Дусе?
Приняв душ, собрав мысли и самообладание в единый кулак, пришла к следующим выводам. Тот, с кого она сорвала шапку Разина, Разиным не являлся. И голос у нападавшего был выше, и рост ниже, и плечи шире. Хоть и громогласен, густобров Разин, но несколько жидковат, узкоплеч. Нападавший же был хоть и невысокого роста, но настоящий шкаф трехстворчатый.
Это успокаивало.
Второй вывод был не столь утешителен. Маргарита подверглась атаке, потому что они атакуют все, что Ивану дорого. Значит, этим людям про них уже все известно. С одной стороны, это хорошо, рассудила она. Можно сказать Ване, что скрываться не надо, поскольку
А вот это плохо, совсем плохо! Ни за что! Решила милому Ване ничего не говорить. Пусть спит спокойно!
Но, пожалуй, шило утаить в мешке намного легче, чем расцарапанное лицо в провинциальном городе.
Первым свидетелем результатов ночного похода Маргариты была Дуся. Утром, забеспокоившись, что профессорская дочка слишком долго спит – ситуация для рабочего дня просто недопустимая, – тихонько постучала (никакого ответа) и заглянула в комнату Маргариты.
Первым, что бросилось ей в глаза, была меховая шапка Разина. Она бы узнала ее из тысячи! Но что делает его шапка на стуле в спальне Маргариты? А он-то каков – сегодня утром заходил, жаловался, что любимую шапку украли. С немым вопросом она обратилась к проснувшейся подруге и увидела… чудовищные царапины на ее опухшем лице. Конечно же, Дуся умом понимала и сердцем чувствовала, что между Маргаритой и Разиным ничего быть не может (тем более что нутром чуяла, по кому та сохнет), но что делать с глазами – они ведь видят казахский тымак! «Какая все-таки невечная эта вечная мужская любовь, в которой он так горячо клялся, – думала она. – И почему не купила ему обычную ушанку – как у всех? Вышло бы и дешевле, и счастливее».
Маргарите пришлось рассказать всю правду. Дуся побожилась, что будет молчать. В этом можно было нисколечко не сомневаться.
С отцом удалось объясниться довольно легко. Впрочем, и объяснять не пришлось ничего. Он сам сразу, с налету во всем обвинил взбесившегося Бобика (которого он уже давно втайне недолюбливал) и предложил немедленно вернуть кота Иноземцеву либо отдать в клинику.
Маргарита с Дусей условились, что в случае возникновения вполне предсказуемых вопросов у любопытных горожан будут использовать версию, столь бескорыстно подсказанную Николаем Петровичем, – валить все на Бобика.
Но ушлых обитателей Нагорной Слободы обвести вокруг пальца не так просто. Всю дорогу до школы Маргарита ловила на себе их любопытные взгляды. Трудно сказать, кто первым пустил слушок о царапинах на ее лице, но к последнему уроку в школе появился и он. Иван Иноземцев.
Как всегда, по делу.
Во время урока заглянул к ней в класс. Судя по лицу, ее лицом остался недоволен. Как только прозвенел звонок и дети вышли из класса, вошел он.
– Я начинаю верить слухам. Мне всегда казалось, что в местных сплетнях только ложь. Но, похоже, на тебя это правило не распространяется. Что же произошло на этот раз? – произнес он строго, без доли смущения разглядывая царапины.
Маргарита поняла, что пощады не будет.
Отпираться бесполезно. Врать безнравственно. Кроме того, она была уверена, что если соврать любимому, то отношения обязательно покатятся под откос. Ибо ничто так не разрушает любовь, как вранье. Впрочем, нелицеприятная, расцарапанная правда тоже – иногда.
Не зная, с чего начать, достала из сумки письмо «друга» и протянула его милому Ване. Она уже раньше видела, как расширяются его зрачки. Так что была к этому готова. Правда, в этот раз голос его звучал скорее не осуждающе, а очень-очень трагично.
– И ты туда пошла? – спросил он, прочитав анонимку.
– Пошла, как видишь. И что мне было делать? – сдаваться она не собиралась.
– Я думаю, что в таких ситуациях люди прежде всего думают головой. Но, как я уже сказал, на тебя общие правила не распространяются. Ты всегда идешь своим непредсказуемым путем. Не думая обо мне. Не думая ни о ком. Больше всего меня огорчает другое. Ты ведь обещала мне быть в стороне от всего этого. Выходит, ты меня обманула. Как я могу доверять тебе после всего этого?
Он вдруг стал совсем спокойным. И уже говорил ровно, размеренно. Правда, немного грустно.
– Мне вдруг стало очевидным – как пелена с глаз спала, – что я не смогу связать свою жизнь с такой непредсказуемой, взбалмошной, безответственной женщиной, как ты. Я уже в том возрасте, когда хочется какой-то стабильности, тепла. Я же все время живу как на вулкане.
– Ну перестань, не принимай это близко к сердцу, – Маргарита нежно погладила Ивана по щеке. – Что Иванушка не весел? Что головушку повесил? Ведь ничего страшного не произошло. Царапины пустяковые. Ты даже не представляешь себе, как быстро все на мне заживает. Как любила говорить моя мама, до свадьбы заживет, – с тихой, спокойной улыбкой промолвила Маргарита, но голос ее дрогнул.
– Только эта свадьба будет не со мной. Я думаю, тебе лучше уехать туда, где поспокойнее. Поезжай к своему американцу, наконец. Составь ему счастье, – голос Ивана вдруг обрел не знакомые ей ранее железные нотки.
Видит Бог, такого поворота она никак не ожидала. Это было уже слишком. Минуту стояла, оторопев от услышанного. Затем, не одеваясь – в легком платье и туфельках, метнулась на улицу и, всхлипывая, понеслась домой. Остановилась лишь на мгновение – обернулась, чтобы посмотреть, не кинулся ли он за ней.
На улице не было ни души.
Войдя в пустой дом, дала волю чувствам. Рыдала, выла, причитала и бормотала что-то несусветное.
