Все еще будет

вылета с захлопнутыми глазами, словно блаженный какой.

Сказал себе: чем дальше будет непредсказуемая Маргарита от небезызвестного курортного местечка – с его хвалеными водами и променадами – тем, собственно, и лучше. Кто знает, может быть, зашатавшееся здоровье поправлять лучше вдалеке от разрекламированных курортных мест. А уж что касается его собственного здоровья, то ему такие треволнения категорически противопоказаны. Видимо, любить взрослых детей лучше на расстоянии. На большом расстоянии.

По своему поводу Николай Петрович принял единственно возможное решение – в Вольногоры не возвращаться. К счастью, в университете его помнили и ждали: мир не без порядочных людей. На том, собственно, и стоит пока, держится наша противоречивая цивилизация.

В середине лета, читая в «Коммерсанте» очередную статейку о рейдерских захватах, профессор Северов случайно наткнулся на упоминание наделавшей так много шума вольногорской истории:

В результате расследования было выявлено, что неустановленные лица подали в ИФНС по г. Североречинску поддельные документы, свидетельствующие о том, что они являются акционерами ЗАО «Вольногорский курорт», а также решение о смене генерального директора ЗАО. На основании предоставленных документов ИФНС зарегистрировала данные изменения. В результате неустановленные лица незаконно, путем обмана, получили право на имущественный комплекс, принадлежащий ЗАО «Вольногорский курорт»…

Статью дочитывать не стал. Во-первых, не захотел будоражить неприятные, мучительные воспоминания. А во-вторых, ему по большому счету было не так уж интересно, чем в результате все завершилось. Газету медленно и методично разорвал на мельчайшие кусочки. Аккуратно собрал их в целлофановый мешочек и сразу отнес в мусоропровод – чтобы и духу их не было в его московской квартире.

Вся эта канитель была уже из его прошлой жизни. Вот так. А как, собственно, могло быть иначе? Каждому сверчку свой шесток, как говорится.

Не без удовольствия выглянул в окошко. Миллионами огней светила, дружелюбно подмигивая и подбадривая профессора Северова, красавица-Москва.

Глава двадцать пятая, в которой пойдет речь про безупречно точную случайность

Хорошо ли тебе, утица,
Холодну воду пить?
Хорошо ли тебе, ягодка,
Со мной в разлуке жить?

День у профессора математики Николая Петровича Северова выдался занятым. В девять утра он уже выступал на заседании Президентского совета по науке, в двенадцать его презентацию ждали на конференции Министерства образования, а в два часа, путем невероятных усилий преодолев московские пробки, он обедал у своей будущей тещи – сытно и по-домашнему. Был ее фирменный борщ с пампушками и неизменно удававшиеся ей котлеты.

В университет Николай Петрович успел только к пяти – надо было подписать протоколы приемной комиссии. Он не сразу узнал высокого сухощавого мужчину, ждавшего его в коридоре. Узнал, лишь когда тот подошел ближе и дважды окликнул его. Иноземцева он не видел три года. Тот выглядел похудевшим и уставшим, но мальчишеского безрассудства, как показалось Николаю Петровичу, не поубавилось.

– Какими судьбами, дорогой Иван Григорьевич? – начал он, стараясь продемонстрировать искреннюю радость.

– Я приехал, чтобы узнать, где мне найти Маргариту, – проговорил Иноземцев, безуспешно пытаясь скрыть волнение и дрожь в голосе.

– Не надо ее тревожить, батенька, – неохотно и с некоторым раздражением, граничащим со злобой, ответил Николай Петрович, досадливо шевельнув плечом. – Она замужем, живет в Америке, у нее все хорошо.

– Она бывает в Москве? – очень спокойно и очень учтиво спросил Иноземцев, наклонившись к Николаю Петровичу.

– Нет, батенька. За три года не была ни разу. Еще раз повторяю: не надо ее тревожить, у нее все хорошо. Дети малые народились.

Равнодушие и сухость Николая Петровича больно кольнули Ивана Иноземцева. Он развернулся и ушел не прощаясь.

– Как долго этот человек ждал меня? – спросил профессор у секретарши приемной комиссии.

– Не знаю. Я пришла в десять, он был уже здесь, – лениво ответила она голосом сонным и безучастным.

* * *

Решение съездить в Лондон возникло у Ивана Иноземцева спонтанно, как, впрочем, и многие другие решения в его жизни.

Его временному отъезду из Вольногор ничего не препятствовало. Курорт удалось отстоять. Восстановление в должности мэра также состоялось. Школа, чуть было не пошатнувшаяся из-за отъезда директора и двух учителей, не только выжила, но и стала одной из лучших в Северном Заречье. А прошлым летом состоялся ее переезд в новое здание, построенное в самом лучшем месте – посередине городской набережной, где когда-то стоял дом Ивана.

Нападение на Иноземцева, совершенное три года назад на дальней даче, было воспринято горожанами как сигнал к бунту, который, как известно, в нашем национальном варианте может быть только яростным и беспощадным.

Объединению вольногорцев способствовала внезапно вернувшаяся к ним историческая память. Немногословный Разин развернул свою гармонь и красочно напомнил Вольногорам, что когда-то горожане «лоханулись и кинули» прадеда Иноземцева, а потом не одно десятилетие «лаптями щи хлебали». Вольногорский правдолюб завел блог в «Живом журнале» – и число сочувствующих искателям правды из Северного Заречья росло в глобальной сети день ото дня.

Наиболее активные горожане во главе с Разиным забаррикадировались в здании мэрии и сидели там до приезда специальной комиссии из Москвы. Среди вынужденных заточенцев был и историк Василий Гаврилович Кудюмов. Каждый день он выходил на балкон мэрии с очередной речью, объясняя простым и доступным языком весьма сложную для принятия мысль о том, что без достойных элит человечество бы до сих пор пребывало (а местами и продолжает пребывать, и дело здесь отнюдь не в техническом прогрессе) в первобытном состоянии, и уж если в отдельном, пусть маленьком, городе вырастили по-настоящему честного и достойного управителя, то надо его оберегать и за него бороться.

Потому что не всем городам так везет!

Оглядывая хмурые, внимательные лица вокруг, Кудюмов говорил с мягкой силой:

– Мы должны объединиться Христовой правды ради – против всего, чем заполонили, связали, задавили нас злые наши, фальшивые, жадные наши! Сердечные мои, ведь это за весь народ поднялась молодая кровь наша!.. Не отходите же, не отрекайтесь, не оставляйте его на одиноком пути. Пожалейте себя…

И взвился над толпой высокий, трепетный голос Дуси:

– Православные! Иноземцев – душа молодая и чистая, что он сделал? Ведь только хорошее… За что мы бросаем его?

Многие женщины задрожали от этих слов и откликнулись тихими слезами.

В один из дней к собравшимся у городской мэрии неожиданно присоединился Владлен Амбаров. В черном костюме и белой рубашке. За последние месяцы с ним произошли серьезные перемены, названные наиболее острыми на язык горожанами превращением Амбарова из савла в павла, которое со временем увенчается его назначением – с подачи Ивана Иноземцева – директором вольногорской школы-интерната. Но это будет позже, а в тот день на городской площади он произнес речь, поначалу осознанную лишь немногими горожанами.

– Друзья мои, я хочу поговорить с вами сегодня о воображении, – начал он издалека и, как казалось сперва, не по поводу. – Воображении, которое свойственно человеку и не знакомо животным (при этом он несколько свысока посмотрел на стоявшего неподалеку биолога Аристарха Оболенского). Именно воображение позволяет человеку воспринимать опыт других людей как свой собственный, позволяет учиться на опыте других людей и не повторять их ошибок. Воображение помогает нам поставить себя на место другого человека и, проявив сочувствие и сострадание к нему, сделать все, чтобы его беда не