для всей Европы!
Фуражки фюрера были тоже далеко не лучшего качества и вызывали у Евы Браун содрогание. Она не уставала говорить, что в своих фуражках Гитлер похож скорее на почтальона или начальника железнодорожной станции, но не на первое лицо государства. Одно время она чуть ли не каждый день настаивала на смене этих ужасных головных уборов с длинными козырьками. Однако Гитлер объяснял свою любовь к большим козырькам тем повышенным раздражением зрения, каким он страдал после своего уже ставшего знаменитым отравления газом во время Первой мировой войны.
Из обуви Гитлеру больше всего нравились лакированные штиблеты, которые он носил практически каждый день. Иногда он надевал сапоги с высокими голенищами с тонкими шелковыми носками. Брючного ремня он не любил и заменял его подтяжками. Спал не в пижаме, как это было принято, а в холщовой ночной рубахе. А вот свою знаменитую плетку Гитлер оставил, ибо канцлеру не пристало иметь столь воинственный и даже революционный вид, граничивший с грубостью.
Что же касается еды, то он исполнил свою клятву, которую дал после смерти Гели, и Практически не употреблял в пищу не только мяса, но и рыбы. Единственное, что он мог себе позволить, так это только те превосходные фрикадельки из печени, которая прекрасно готовила его сводная сестра Ангела Раубаль. А вот любой бульон он ненавидел и называл трупным ядом. Гитлер постоянно издевался над своим любившим поесть окружением, а в один прекрасный вечер рассказал одному из приближенных, заказавшему раков, весьма пикантную историю о том, как некая семья использовала в качестве приманки для раков… свою умершую бабушку.
Ему пекли специальный хлеб без закваски и приносили из пивоварни безалкогольное пиво, что вовсе не означало, что Гитлер не употреблял спиртных напитков. Да, он был к ним равнодушен, но иногда с большим удовольствием выпивал бокал шампанского «Хенкель», которое ему поставляли из винных подвалов будущего министра иностранных дел Риббентропа. При своих частых простудах Гитлер предпочитал всем другим лекарствам чай с коньяком, а для улучшения пищеварения использовал желудочный эликсир фирмы «Унденберг».
Спал Гитлер неважно, а потому принимал каждый вечер две таблетки сильного снотворного. Когда лечащие врачи предупреждали своего высокопоставленного пациента, что используемый им эвипан и темподром обладают наркотическим действием, и он рискует попасть в зависимость от них, фюрер только отмахивался. При его в высшей степени неуравновешенной нервной системе и постоянном напряжении здоровый сон был для него дороже всех зависимостей на свете.
Нельзя сказать, чтобы Гитлер уж очень любил светские рауты. Куда больше по душе были ему вечеринки для «шоферни», которые довольно часто устраивали в рейхсканцелярии его шофер Шрекк, адъютанты Брукнер и Шауб, секретарши и, конечно же, Аманн и Гофман. На таких посиделках он чувствовал себя как рыба в воде, поскольку все эти люди значительно уступали ему в развитии, и ему не надо было напрягаться и вести с ними заумные беседы.
Посиделками досуг фюрера не ограничивался. Он очень любил смотреть фильмы, которые отбирал для себя вместе с Геббельсом. Чаще всего это были любовные и развлекательные картины без драм и трагедий. То же касалось и литературы. Он никогда не читал беллетристики и предпочитал детские приключения Эдгара Уоллеса и Карла Мая, которого считал лучшим писателем всех времен и народов.
Особый интерес представляет то, как Гитлер работал. И хотя обывателям казалось, что их фюрер только и занят тем, что сидит и думает, как улучшить их жизнь, это было далеко не так. Более того, Гитлер весьма ловко умел избегать любой рутинной работы, которой у него как у рейхсканцлера хватало. «Первое время, — рассказывал он Альберту Шпееру, — на мое решение предоставлялась любая мелочь. Каждый день я находил на своем письменном столе целые кипы папок с документами. Я мог работать сколько угодно, но меньше от этого их не становилось, пока я не покончил радикально с этим вздором. Продолжай я и дальше в том же духе, я никогда бы не добился положительных результатов, потому что мне просто не хватало времени поразмышлять. Когда отказался рассматривать все эти документы, мне стали говорить, что тем самым задерживается принятие важных решений. Но только благодаря этому я получил возможность обдумывать важные вещи. Тем самым я стал определять ход развития и сделался независимым от чиновников».
Чаще всего он бывал у профессора архитектуры Людвига Трооста, который жил в Мюнхене, куда Гитлер очень любил заглядывать, особенно в первые месяцы проживания в Берлине. Трудно сказать почему, но в столице Гитлер чувствовал себя не очень уверенно, несмотря на свою уже практически никем и ничем не ограниченную власть.
Троост был сторонником спартанского традиционализма с некоторыми элементами модернизма, в то время как сам Гитлер в то время предпочитал пышное барокко. Он очень ценил своего приятеля, который дал ему много ценных советов при перестройке шале «Барлоу» на Бриеннерштрассе в Коричневый дом. И не случайно сразу после прихода к власти Гитлер поручил Троосту возвести на Кенигсплац «Строение фюрера», которое он намеревался использовать для служебных целей. Тот же Троост сделал проект и к Дому германской культуры, который очень понравился фюреру. К великому сожалению Гитлера, Троост умер в 1934 году, и перестройку Мюнхена он доверил Герману Гиздеру. И все же главным придворным архитектором Гитлера был не кто иной, как Альберт Шпеер.
Вдоволь находившись по представителям богемы, Гитлер возвращался домой, но вскоре снова уходил — на этот раз обедать или, что бывало чаще, ужинать. Чаще всего он посещал «Остериа Бавариа», а его «второстепенные» помощники вкушали в небольшом, но очень уютном ресторанчике с итальянской кухней на Шеллингштрассе. Самого фюрера чаще всего сопровождали Макс Аманн, Мартин Борман, Путци Ганфштенгль и Шпеер.
В «Остериа Бавариа» у Гитлера был свой столик в небольшой, отделенной от общей залы, комнате. Как только директор ресторана узнавал о посещении Гитлера, он выпроваживал из комнаты посетителей. Затем появлялись два эсэсовца, которые перекрывали вход в комнату цветным шнуром. Затем входил фюрер со своей компанией. Но самое интересное заключалось в том, что практически все посетители общей залы имели возможность вблизи видеть обедавшего фюрера и при желании выстрелить в него или кинуть бомбу. Фюрер никогда не требовал усиленной охраны своей персоны.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Конечно, создание нового очага напряженности в Европе не понравилось, и 11 апреля 1935 года представители Франции, Англии и Италии в Стрезе не только осудили наглые действия Берлина, но и в очередной раз гарантировали независимость Австрии. Гитлер не остался в долгу и 21 мая подписал второй закон об обороне рейха, который давал ему право в качестве верховного главнокомандующего объявлять войну и мобилизацию. А затем произнес в рейхстаге одну из своих самых ярких речей, в которой в очередной раз показал свою удивительную способность сочетать любые односторонние действия с интуитивным пониманием стремления к миру.
Заклеймив войну как «ужасное и бессмысленное деяние», Гитлер заверил весь мир в том, что Германия не помышляет ни о какой войне и единственное, чего она хочет, так это только «справедливого мира для всех».
— Германский рейх, — заявил фюрер, — признает нерушимость европейских границ, отказывается от всяческих притязаний на Эльзас и Лотарингию, и как только Лига Наций отменит позорный Версальский договор, Германия сразу же вернется в нее.
Сближение Гитлера с Лондоном не было случайным. Еще в «Майн кампф» он говорил о важности союза с Великобританией. Континентальное будущее Германии было на Востоке, и Лондон представлялся самым естественным союзником по той простой причине, что вся его сила была сосредоточена в колониях, торговле и на море при полном отсутствии интересов в самой Европе.
Переговоры продолжались весь июнь, и в конце концов было решено, что немецкий флот составит
