Как это ни удивительно, но после того как от картины отказались все торговцы живописью, ее купил торговец рамами Венцель Райнер. Ханеш уговорил его приобрести еще одну акварель с видом бенедиктинского монастыря. Получив свою половину, Гитлер пришел в крайне возбужденное состояние и обвинил компаньона в том, что тот занизил сумму за его шедевры. Не выдержал и Ханеш и откровенно высказал все, что думал о живописи доморощенного художника.
— Скажи спасибо, — кричал он, — что нам и эти деньги дали за твою мазню! И вместо того чтобы обвинять меня, ты бы лучше закончил портрет той старой дамы, с которым ты возишься уже столько времени! Она уже несколько раз справлялась!
— А мне плевать и на даму, и на ее портрет! — взвизгнул вконец вышедший из себя Гитлер. — Художник может работать только тогда, когда у него есть настроение! Так что пусть ждет!
— Да не хочет она больше ждать! — возразил Ханеш. — Как и я не могу понять, где ты увидел художника! Если таковым ты считаешь себя, то ошибаешься! И советую тебе запомнить, что без меня ты сдохнешь с голоду!
Оскорбленный в своих лучших чувствах и уже не отдавая себе отчета в том, что говорит, Гитлер взорвался, брызжа слюной:
— Если кто и может судить об этом, то только не такой холуй, как ты!
Но дверь не открывалась, и Ханеш не появлялся. Тогда Адольф решил отомстить ему. Он отправился в полицию и обвинил бывшего компаньона в присвоении 50 крон «в форме подлежащей продаже картины». Ложь сработала, и толком не разобравшийся в деле судья отправил ни в чем не повинного Ханеша на шесть суток в тюрьму. А отправивший прокричал ему вслед:
— Где мы встретимся для окончательно расчета?
Как это ни печально для будущего фюрера, но окончательно рассчитаться с Ханешом ему так и не пришлось: после выхода из тюрьмы тот решил держаться подальше от способного, как он теперь убедился, на любую подлость Гитлера.
Надвигалась зима, и хорошо помнивший все ее «прелести» Гитлер совсем упал духом. Но грустил он недолго. Совершенно неожиданно ему предложили работу в мастерской по эмалировке и золочению предметов из императорского дворца — она получила заказ на реставрацию нескольких залов.
Как всегда, заработанные деньги ушли быстро, и опять ему нечем было платить за ночлежку. У него имелось несколько готовых картин, он выгодно продал их хорошо ему известному Моргенштерну и познакомился через него с процветающим адвокатом Иозефом Файнгольдом, который прославился тем, что помогал подававшим надежды художникам.
Увы, из многообещающего знакомства ничего не вышло. Даже при всем своем желании делать деньги Гитлер уже не мог заставить себя работать. Ханеша за спиной не было, а сам Гитлер на подобные подвиги оказался не способен. К тому же зачем насиловать себя, когда у него теперь есть другое занятие! Дни он проводил за чтением газет и книг, а вечерами до хрипоты спорил со всеми, кто только попадал ему под руку, благо среди обитателей ночлежки людей, любивших поболтать о политике за кружкой пива, хватало. Но уже очень скоро они стали избегать Гитлера, который мгновенно впадал в раж и не слушал своих собеседников.
Чтение, конечно, — вещь полезная, вот только денег оно не прибавляло, и, наконец, наступил тот столь печальный для Гитлера день, когда ему пришлось выложить последние кроны за предстоящую неделю. Ну а дальше… ему даже и думать не хотелось о том, что будет дальше. Но думать было необходимо, и Адольф снова вспомнил о своей горбатой тетке, которая однажды пришла ему на помощь. В новом послании далекой родственнице Гитлер описал свое страстное желание подняться по социальной лестнице… с ее помощью. К великой радости Гитлера, Иоганна сняла со своего счета в шпитальской сберкассе все сбережения и торжественно вручила поспешившему на встречу с ней племянничку целых две тысячи крон. Пусть поднимается, а заодно и оплачивает налог на наследство. Надо ли говорить о той радости, какую испытал Гитлер, получив столь огромную для него сумму! Ведь теперь, при разумной экономии, он мог беззаботно прожить целых два года.
Человек быстро привыкает к хорошему, и Гитлер не был исключением. Он мгновенно забыл все выпавшие на его долю лишения и был уверен, что ничего подобного в его жизни больше не повторится. Он — избранный, и должен жить достойно. Его вера в себя и свои недюжинные способности дошла до смешного, и в один прекрасный день он отправился в «Венский театр» пробоваться на роль… участника хора.
По просьбе директора Адольф исполнил арию Данилы «Пойду к Максиму я» из любимой им оперетты «Веселая вдова», и пораженный его вокальными способностями директор направил молодого человека к хормейстеру. Как это ни удивительно, тот тоже не имел ничего против участия Гитлера в театральном хоре, но… у Гитлера не оказалось необходимого для пения в хоре фрака, и его карьера певца была отложена, как оказалось, навсегда.
Побывав в театре, Гитлер в очередной раз убедился в том, что хорошая одежда не только роскошь, но и средство достижения цели. Давний любитель шикарных костюмов преобразился, и вместо заросшего обитателя ночлежного дома в засаленном до блеска одеянии, которому можно подать милостыню, перед изумленными обитателями ночлежки предстал щеголь, одетый в элегантный костюм и подстриженный у одного из лучших мастеров Вены.
А затем… началась тяжба с сестрой. После смерти облагодетельствовавшей Адольфа тетки та потребовала передать ей получаемую братцем сиротскую пенсию на основании того, что у него и без этих грошей денег предостаточно. Да и получал он эту самую пенсию, по ее официальному заявлению, неправильно, поскольку заверил суд, что является студентом.
Линцские судьи попросили коллег из леопольштадского суда выяснить реальное положение финансовых дел Адольфа Гитлера, и в протоколе судебного заседания появилась запись о том, что «Адольф Гитлер… готов передать всю сумму своей пенсии по случаю потери родителей своей сестре, дабы таким образом подчиниться результатам дознания, согласно которому он… является обладателем значительной суммы, подаренной ему теткой Иоганной Пельцль в целях содействия его карьере художника».
Каждое утро Гитлер делал эскизы рисунков на бланках почтовых открыток, после легкого, но весьма сытного обеда раскрашивал их и относил торговцам. И встречали его теперь с некоторым почтением. Элегантный костюм, чисто выбритое лицо и аккуратно подстриженные усики — именно так теперь выглядел недавний бродяга, от которого шарахались прохожие.
Приятно пораженный произошедшей с Адольфом переменой один из его главных контрагентов Альтенберг не спешил расставаться с ним после выплаты гонораров и приглашал художника на чашку чая в роскошную гостиницу «Бристоль». Странное дело: отъявленный антисемит, каким себя уже успел зарекомендовать Адольф Гитлер, беседовал с еврейским торговцем о чем угодно, но только не о том зле, какое, по его глубочайшему убеждению, принесло в этот мир то самое племя, к которому тот принадлежал. Убеждения убеждениями, а работа работой, даже если она зависела от носителей этого самого мирового зла.
Все шло хорошо, и все же Адольф все чаще испытывал желание… покинуть Вену. Причина оказалась весьма прозаической: Гитлер вступил в призывной возраст, и ему не хотелось быть призванным в австрийскую армию. Ну а раз так, то надо было как можно скорее переехать в один из германских городов. В провинции — без оперы, музеев и привычного городского уклада — Адольфу жить не хотелось. В немецкоязычном мире помимо самой Вены было всего два города, которые в той или иной степени отвечали запросам Гитлера: Дрезден и Мюнхен.
Над выбором Гитлер особо не задумывался — Мюнхен и только Мюнхен, с его аурой романтичности и
