— Это по случаю дня рождения Гоноры; она уже совсем взрослая девица, хотя еще не утратила детской косолапости и наивного выражения лица. Пожалуй, и свадьба не за горами! Мне лично хотелось бы серьезного, интеллигентного зятя, кого-нибудь из местных помещиков. Но в наше время приходится считаться с фантазиями дочерей и примиряться с тем, кто им нравится. До свидания, дорогая, и помните, что я вас жду.
Она обняла Сару на прощанье и долго махала белой перчаткой.
Сара бурно приласкала Вильяма, который оказался под рукой. На мгновение она снова почувствовала себя молодой.
Нет женщины, которая бы не страдала от положения «парии», что бы она ни говорила по этому поводу и как бы ни клялась в своем презрении к общественному мнению.
Она только томит себя этими уверениями, и ее горячность подтверждает как раз обратное.
Сара страдала и в Париже, и в Лондоне.
Откровенная поддержка леди Мензис уврачевала рану, которая не заживала в ее сердце со времени процесса.
Что ж!.. Может быть, в жизни есть и еще что-нибудь, кроме любви…
Она долго ходила взад и вперед по зале, останавливаясь по временам перед громадным камином, а после обеда велела подать себе кофе под старым кедром, который ласково сыпал на нее свои мягкие, шелковистые иглы. Те, которые застревали у нее в волосах, казалось, были довольны своим пленом, по крайней мере, Саре никак не удавалось извлечь их оттуда.
Она отставила чашку и более энергично принялась за дело.
В эту минуту раздались чьи-то шаги.
— Сара, — донесся до нее голос Жюльена.
Она вскочила и прижала руку к сердцу.
Они молча глядели друг на друга, неподвижные в лучах заходящего солнца. Старый кедр невозмутимо осенял их своими ветвями.
— Я приехал, — сказал, наконец, Жюльен дрожащим голосом, — я приехал…
— Вы больны, — беззвучно прошептала Сара, — вы выглядите совсем больным…
Жюльен сделал нетерпеливое движение, в котором выражалось его глубочайшее презрение к такой мелочи, как состояние здоровья. Потом сделал еще шаг по направлению к Саре; теперь они были совсем близко друг от друга.
— Сядьте, — слабо попросил он.
Сара повиновалась.
Его появление в Клаверинге, — она была уверена, что он в Африке, — наполнило ее душу смятением. Сердце безумно билось в ее груди. И хотя она и не смотрела на Жюльена, от нее не ускользало ни одно из его движений.
— Зачем вы приехали? — спросила она наконец тоскливо.
Он подошел к ней еще ближе.
— Зачем? — И тишина мирного летнего вечера вздрогнула при звуках этого вопроса. — Зачем? Вы не догадываетесь? Вы готовы приписать мне все самое худшее? Я знаю, что заслужил это своим поведением во время нашей последней встречи… вы не можете думать обо мне иначе… Я молю вас только об одном: выслушайте с доверием мою исповедь… Я знаю, что вам трудно будет поверить… все это так невероятно… В дороге я все время искал убедительных слов… их нет для такой невероятной, фантастической вещи… И все-таки то, что я вам скажу, — святая правда…
Он умолк на мгновение.
— Святая правда… — повторил он с безнадежным отчаянием.
Он упал перед Сарой на колени и поднял на нее безумно блуждающие глаза. Голос его стал прерывистым.
— Вы поверите мне? Вы окажете мне эту последнюю милость?
— Я постараюсь…
— Сара, я ничего, решительно ничего не знал!
Он глядел на нее умоляюще.
— От меня все скрыли. Сначала я был болен, как вам известно, долго был без сознания, а потом — под влиянием наркотиков. Я поверил той версии, которую мне предложили, а именно, что Кэртон ранил меня, а отец увез в автомобиле. О процессе я в первый раз услышал, когда все было кончено, и не видел ни одной газетной статьи по этому поводу. Только недавно я узнал правду от Колена и немедленно поехал к вам… Я убил Кэртона, и вы отбыли наказание за мое преступление… Я немедленно еду в Париж… Сара, я знаю, что мне никогда не расплатиться с вами, но перед Богом я отчасти расплатился в эти последние дни. Ведь я потерял свою честь, уважение к самому себе, право на жизнь и даже на смерть! Ваша жертва громадна, но, поверьте, я тоже был жертвой. Мое низкое поведение в тот вечер было вызвано отсутствием веры в вас или, если хотите, уверенностью в вашей измене… Я жестоко наказан теперь… вы сами видите… Неужели мои страданья не искупят в ваших глазах мой проступок?
— Не будем говорить об этом, — сказала Сара. — Прошлого не воротишь, оно умерло… Я не ожидала от вас такого отношения, но, конечно, оно имеет свои оправдания… Во всяком случае, искуплений было достаточно… Вот почему вы должны молчать… Нет надобности поднимать это дело.
— Я должен, — страстно возразил Жюльен. — Как мне жить, ежеминутно сознавая, что я обязан вам своим преуспеванием в жизни, покоем и добрым именем? За кого вы меня принимаете, если думаете, что я способен укрываться за спиной женщины, за вашей спиной? Боже мой, когда я вспоминаю мои подлые намеки на вас и Кэртона в тот вечер, все те оскорбления…
Сара старалась остановить поток этих безумных, бессвязных слов, в которых звучало жалкое самоунижение.
— Замолчите, замолчите, — шептала она, и ей, наконец, удалось заставить его умолкнуть.
Теперь ей было необходимо все ее самообладание, чтобы добиться того, чего она хотела.
Она отвернулась, чтобы не смотреть на Жюльена; алый отблеск зари упал на ее лицо.
«Я добьюсь своего», — подумала она решительно, стараясь превозмочь душевную слабость и волнение, которые вызывала в ней близость Жюльена.
— Вы не должны этого делать, Жюльен, — заговорила она, наконец, умоляюще протягивая к нему руки. — Ради меня, единственно ради меня, вы не должны этого делать! Ведь возобновление процесса было бы возобновлением сплетен и пересудов. Неужели вы хотите снова подвергнуть меня этой пытке?
— Я сумею избежать этого, — возразил он мрачно. — Пусть кто-нибудь попробует…
— Но даже если и так, ваша карьера, единственный смысл вашей жизни, будет разбита. Очистив меня, вы погубите самого себя. А ведь в сущности мне ничего не нужно… То, во имя чего я страдала… даже это оказалось ничтожным… Если бы вы только знали, какой ничтожной кажется мне жизнь! — добавила она безнадежно.
— Только ничтожной, а не хуже? — с горечью сказал Жюльен. — Неужели вы думаете, что я другого мнения? Неужели вы не понимаете, что меня сводит с ума мысль о том, что вы должны были обо мне думать еще в тюрьме? Ведь вы не истеричка и не мечтательница; вы, конечно, здраво смотрели на наши отношения и осуждали мое молчание. Неужели можно верить в любовь человека, настолько подлого, что он не желает рисковать даже своею подписью и проявляет черную неблагодарность по отношению к той, которая пожертвовала для него всем? А вы знали, что я благоденствую за счет вашего счастья и вашей свободы. Как вы должны были презирать и ненавидеть меня!..
— Нет, я знала, что вы все-таки мой, и это спасло меня, — в неудержимом порыве воскликнула Сара.
Его лицо преобразилось.
— Я — ваш, Сара?
— Я это всегда знала и знаю…
— Вы не можете так думать, Сара, это невозможно, — прошептал он, закрывая лицо руками.
Она что-то прошептала в ответ, и он упал к ее ногам, пряча свое лицо в ее коленях.
До нее доносились бессвязные, прерываемые рыданиями слова, а жгучие слезы, проникая сквозь легкую ткань платья, жгли ее ноги.
