В эту минуту Пан солгал бы, даже если бы это стоило ему жизни. Он ни за что не согласился бы вновь лишиться ее, так как она подарила ему уверенность, столь ценную для человека в его годы, что он вновь способен любить. В Доре он нашел ярко выраженную личность, красоту и еще одно достоинство, которое играет большую роль в глазах некоторых мужчин, а именно то, что она уже имела определенное место в глазах света, этого законодателя, которому дано право принимать и отвергать. Имя Рексфорда, ее романтическое усыновление, ее голос доставили ей положение в обществе; но еще большую роль сыграла в этом отношении ее неотразимая свежесть и молодость. Многие проживают свои лучшие годы бледно и незаметно, не будучи в состоянии дать миру что-нибудь новое, заявить о своей личности.
Дора дарила всех вокруг себя своей лучезарной веселостью, своей блистающей красотой. Она возбуждала, как кубок искристого нектара; она жила каждым мгновением, каждой мыслью, всем своим существом – от кончиков своих роскошных волос до пят своих маленьких ножек, на которых она с такой легкостью порхала.
Понятно, что Пану нравилось любить ту, кого все любили, и вместе с тем знать, что любим он один.
Он был тщеславен, эгоистичен и слабохарактерен, и любовь к Доре поглотила его всего. Мысли его всегда были только с нею; он был счастлив только в ее присутствии. Он редко задумывался о том, в какое положение он попал; его нелепый брак не стеснял его до сих пор, почему бы он стал вредить ему в будущем?
Иногда в минуты утомления он давал себе слово не видеть больше Дору, но это не мешало ему в обычный час опять звонить к ней по телефону и уславливаться о встрече.
Он никогда не заглядывал в будущее и не загадывал, чем все это кончится. Ведь это было только еще начало или продолжение, а кто же из влюбленных когда-нибудь предвидит конец.
Сорок пять – двадцать два; он старался не останавливаться на этих цифрах, говоря себе с легкой гримасой, что он никогда не интересовался математикой.
Да, наконец, что такое сорок пять лет для мужчины? Он благодарил судьбу за то, что не располнел, и за то, что его волосы остались густыми.
«Это уже половина победы, – говорил он себе. – Мелкие морщинки только придают интерес, но не дай Бог хотя бы только намек на лысину: тогда прощай любовь».
Как это ни странно, он не был влюблен в свою наружность; он был тщеславен, так как знал свою привлекательность для женщин, но черты и цвет лица его не интересовали.
Для Доры он был раем, солнцем и всеми звездами.
Годы безнадежного ожидания дали ей душевную зрелость и научили ее приспособляться к обстоятельствам. Пан нашел в ней замечательную чуткость. Она сразу догадалась, что ему никогда не нужно противоречить, а потому она всегда с ним соглашалась или уклончиво молчала.
Дора искусно изучила Пана, и хотя этот урок дался ей нелегко, он послужил ей на пользу.
За это время она сделала два открытия, а именно – что человек может разговаривать один, или, вернее, что ему удобнее разговаривать одному, а потому она часто хранила молчание, а затем – что мелкое самолюбие не является выгодным качеством для женщины.
Но главным двигателем всех ее поступков по отношению к Пану было ее обожание, которое всему придавало ту окраску, которая была для него желательна.
Его дурное настроение она замечала лишь настолько, чтобы постараться его рассеять. Ей пришлось познакомиться и с его ревностью, но и к ней она относилась лишь как к доказательству любви. Ревность Пана объяснялась его возрастом, так как он достиг той грани, когда вид юности побуждает тайное неудовольствие, когда собственное тщеславие старается не признавать ее цены, но вместе с тем она остается неоспоримым фактом.
В душе он возненавидел юность, и хотя продолжал говорить о ней с восторгом, но в голосе его не слышалось удовольствия.
Он восхищался молодостью Доры, но старался отдалить ее от молодых людей и барышень, искусно подсмеиваясь над ними, называя молодежь «пылкой», «шумной» и «банальной».
И Дора под его влиянием стала избегать шумных проявлений жизни, а если и допускала их, то только в отсутствии Пана.
Тем не менее она чувствовала себя вполне удовлетворенной и считала не потерянными только те дни, когда она видела или ждала Пана.
Однажды им удалось провести несколько часов вместе; поздно летом Пан предложил ей отвезти ее в автомобиле в Гарстпойнт.
Дора была в восторге, Ион тоже заинтересовалась этим путешествием.
– Только на одну ночь, – сказал Пан. – Вам не нужно брать с собой много багажа.
День с самой зари был душный и жаркий, но на дороге дул прохладный ветерок.
Они закусили в отеле, где завтрак, по мнению Пана, был именно таким, каким не должен быть завтрак. Но облако это скоро рассеялось; когда они пересекли поросший вереском луг, сделали остановку и уселись на красном растительном ковре, жизнь опять показалась им прекрасной. Сняв фуражку, Пан разлегся на спине, заложив руки под голову, и улыбнулся своей спутнице.
– Ну, что вы скажете? – поощрительно улыбнулся он.
Они оба рассмеялись; Дора наклонилась и поцеловала его.
– Еще и еще, – лениво говорил он, смотря на нее своими блестящими золотыми глазами; он обвил рукой ее шею и глубоко запустил пальцы в ее мягкие волосы. – О, какое вы восхитительное создание, Дора!
– О небо, как вы очаровательны, Пан! – весело передразнила его Дора.
Она выпрямилась, упираясь одной рукой в землю, а другой лаская его плечо. Он наклонился и поцеловал ее руку, и внезапно эта склоненная черная голова пробудила в ней нежность. Она положила его голову к себе на грудь и стала целовать его волосы.
