Он с нескрываемым отвращением оглядел уборную; он чувствовал себя тут совсем не к месту. Он не объяснил Доре причину своего необыкновенного появления, и она не стала его расспрашивать: было так чудесно, что он приехал.
– Тебе это не может нравиться, – довольно грубо сказал он, – весь этот запах, жара и… вообще все это…
– Наоборот, мне это нравится. Я даже в известной мере люблю это.
– Боже мой! – сказал Тони.
Ее слова поразили его. Он некоторое время сидел молча, положив руки на колени, курил и продолжал осматривать комнату.
– Почему ты не выходишь за него замуж? – наконец сказал он.
Она сначала подумала, что он имеет в виду Рекса, но он ласково продолжал:
– Он красивый малый, наверно, спортсмен и все такое. Почему ты не хочешь?
У Доры мелькнуло лукавое желание пойти на полную откровенность и воскликнуть: «Дорогой мой, потому, что он не просит меня быть его женой и никогда этого не сделает, если я не приведу к этому хитростью». Но она не захотела огорчать Тони в такой момент, когда он сам явился к ней.
– Не будем говорить о Саварди, – быстро сказала она. – Расскажите мне все, все. Как поживают Рекс, Джи, лошади, весь дом?
– О, все хорошо! – ответил Тони. – Джи немножко одряхлела. Время бежит, нельзя же вечно скакать наравне с двухлетними.
Он мотнул головой в сторону зрительного зала:
– Я все время был там, слушал тебя. Взгляд его стал немного резче.
– Я бы лучше послушал тебя, Дора, в гостиной дома!
– О дорогой мой! Тони, милый, разве вы не понимаете?..
– Мы пока не будем говорить об этом, – согласился Тони с тем великодушием, с которым мы обычно относимся к мелочам, как бы желая задобрить нашего собеседника и настроить его более уступчиво для серьезного дела. – Еще рано говорить о делах, правда.
Он посмотрел на Дору, и рот его сжался в забавную гримасу, которая придала лицу его задорное и имеете с тем наивное выражение.
– Вещи мало меняются, – сказал он.
– «On revient toujours?» – сказала Дора, и глаза ее весело заблестели.
Одной из слабых сторон Тони было его отвращение к иностранным языкам.
Но если он и не понял сказанных ею слов, смысл того, что она хотела ими выразить, был ему вполне понятен.
– Сколько у тебя цветов! – заметил он.
– О, меня балуют.
– Я верю тебе, моя дорогая. Ты освободишься на сегодняшний вечер, чтобы поужинать со мной?
– Я отказалась бы от всех приглашений в мире, чтобы побыть с вами, дорогой.
Это доставило ему большое удовольствие, и он сказал с улыбкой, стараясь по-своему выразить свою благодарность:
– Конечно, когда проходит время, начинаешь видеть вещи в другом свете.
Дора, давно привыкшая в разговорах с Тони быстро восполнять недостающие логические звенья, мгновенно поняла, что этими словами он кается в том, что он так сурово с ней расстался. Она подошла и стала около него на колени, причем ее тюлевая юбочка колоколом поднялась вокруг нее. В эту минуту она казалась совсем юной.
– Тони, Дорогой, – ласково сказала она, положив руки ему на колени.
В этот момент влетел Аверадо и разразился громким смехом; он остановился в дверях, раскачиваясь из стороны в сторону и жестикулируя, причем все его бриллиантовые запонки трепетали, как маленькие солнца, а кольца сверкали на руках, которыми он размахивал.
Нахохотавшись вдоволь, он с итальянской чистосердечностью принес свои извинения.
Тони сидел и смотрел на него, обратившись в соляной столб. Он покосился на несколько необычные украшения, которыми был усеян Аверадо, потом его неподвижный взор остановился на лице итальянца.
Дора нервно назвала имя своего гостя, и Аверадо стал усиленно раскланиваться. Не успел Тони оправиться от этого удара, как вбежала контральто Ричини и бросилась целовать Дору. Это была огромная женщина, страшно затянутая, надушенная и очень декольтированная. Тони наблюдал за ней с тем брезгливым интересом, с каким смотрят на какую-нибудь обезьяну или диковинного урода.
Он встал, пробормотал, что встретится с Дорой позднее, и пошел на свое место.
Появление Аверадо и Ричини все-таки имело известный результат: Тони вынес из уборной убеждение, что Дора не может чувствовать себя хорошо в такой среде, и решил, что его просьба вернуться домой будет услышана.
Жизнь без нее стала ему невыносима, и он только и мечтал о том, чтобы она вернулась домой или, по крайней мере, вышла бы замуж; мысль, что она ведет такую жизнь, приводила его в отчаяние.
Дни в Гарстпойнте без Доры тянулись так бессмысленно и монотонно, что иногда казалось, точно Джи, Рекс и он сам просто глупые марионетки, которых дергают за веревочки и заставляют жить по заранее
