было сказано еще что-то вроде «типичный» и «прекрасный выбор короля».
Затем мягкие, прохладные руки подхватили его.
– У него обморок. Бог мой, Саган, как бы вы себя чувствовали на его месте? Ведь ему только семнадцать.
– В семнадцать лет я командовал легионом, а вы в семнадцать лет участвовали в кровавой битве под солнцем Шайлоу. Этот же падает в обморок в моем присутствии. Ваш брат воспитал поэта, а не короля!
Дайен поднял голову, дыхание восстанавливалось. Перед глазами ярким и чистым светом сияла звезда.
Бледная, изящная рука коснулась кольца, которое он носил на себе столько лет. И он заметил на ее ладони пять крохотных кровавых точек.
– Тебе лучше, Дайен?
– Да, – пробормотал он. – Спасибо, миледи. Они стояли, в молчании глядя друг на друга, и Дайен вдруг понял, что все трое мыслят одинаково, с одинаковым упорством ищут ответ на вопрос: «Что же теперь делать?»
Неожиданно прервал молчание Саган:
– Я просил вас, леди Мейгри, принять решение до прихода молодого человека. Вы готовы дать мне ответ?
Ее рука по-прежнему держала кольцо. Опалы светились оранжево-голубым, рубины – кроваво-красным пламенем. Их свет отражался в ее глазах, так же как и холодное сияние адаманта. Мейгри смотрела прямо в глаза Дайена, проникая взглядом все глубже, глубже, и он снова прочел в этом взгляде одобрение и жалость... томительную, душераздирающую жалость.
– Да, милорд. Я приняла решение.
Мейгри осторожно отняла руку от кольца и, не отрывая взгляда от лица Дайена, сделала шаг назад. Ладонь легла на ножны гемомеча, висевшего на поясе. Легким, изящным движением Мейгри сняла меч с пояса и, держа его рукояткой вперед, протянула Дайену. Затем опустилась перед ним на колени.
– Вы – мой сеньор. Отныне моя жизнь будет посвящена служению вам и тем, кого вы берете под свое покровительство. Примите мой меч, дабы он защищал невинных во время войны. Примите мой меч, дабы он стал символом вашей силы в мирное время. Примите мой меч, мой король, а с ним мою честь и жизнь.
Дайен смотрел на нее в изумлении, ничего не понимая. Он никак не ожидал, что его звезда взойдет так скоро.
– Что мне надо делать? – шепотом спросил он.
– Возьмите этот проклятый меч. – Саган был зол, смертельно зол. Не на Дайена, а на женщину, стоявшую на коленях. – Она ведь Страж, в конце-то концов.
Мейгри не спускала глаз с Дайена. Выражение ее лица было торжественным, возвышенным; светлые волосы падали на плечи, как морская волна, которую Дайен никогда не видел. Она стояла на коленях у его ног, клятвенно обещая защищать, любить и верно служить ему. Дайен медленно протянул дрожащую руку к странному оружию.
– Меч не опасен, пока он в ножнах, – сказала Мейгри, думая, вероятно, что юноша не решается взять его из страха. – Но будьте осторожны: не выдвигайте рукоятку из ножен и не касайтесь шипов.
Дайен ничего не понял, но в эту минуту было не до вопросов. Не время демонстрировать свое невежество. Он не боялся меча. Он медлил, потому что понимал: взять меч в руки – значит взять на себя ответственность.
Но не для этого ли он явился сюда?
Пальцы Дайена осторожно сомкнулись на рукоятке, тщательно избегая прикосновений к острым, как иглы, шипам. Он чуть не выронил меч, потому что ожидал большей тяжести, а ощутил удивительную легкость.
Наблюдавшие за ним не проронили ни слова, хотя он заметил, что Мейгри слегка поморщилась и сделала быстрое движение свободной рукой, как бы показывая, что надо делать.
Дайен повертел рукоять в повлажневшей ладони и наконец крепко сжал ее. Он вспомнил рассказанные Платусом истории о древних королях, которые во время церемонии посвящения в рыцари легонько ударяли по плечам воина лезвием меча. Он не знал, существует ли до сих пор эта традиция, но ничего другого придумать не мог, а надо было что-то делать. По какому плечу ударять в первую очередь и имеет ли это значение? Что следует говорить? Наверно, что-нибудь возвышенное и запоминающееся. Но все, что он сказал, неуклюже и робко опуская клинок на сине- фиолетовый бархат, были два слова: «Благодарю, миледи».
Мейгри поднялась с колен и взяла меч, но, как Дайен заметил, сделала это несколько торопливо. Возможно, она боялась, что он поранится.
– Королями становятся, а не рождаются, – сказал Дерек Саган. – Как вы могли заметить, молодой человек, мой меч остался при мне.
Дайен испуганно замер.
– Значит, вы не верите, что я... Что я – наследник?
– Я верю, что вы сын кронпринца, скажем так. Между прочим, леди и я – ваши родственники, хотя я и не собираюсь сейчас объяснять вам наши родственные связи. Если бы те, кому я доверял, не предали меня много лет назад, то воспитывать вас, молодой человек, мог бы я, и тогда вы стали бы истинным принцем галактики. Но теперь... – Саган пожал плечами и повернулся, чтобы уйти.
– Что вы намерены сделать со мной? – Дайен понимал, что говорит, как напуганный ребенок, но ничего не мог с собой поделать.
Саган остановился и посмотрел через плечо.
– Я ничего не намерен делать с вами. Я мог бы что-то сделать для вас, но пока не решил, что.
Он продолжал идти, плащ развевался за его спиной, словно вокруг бушевали вихри, вызванные его яростью.
Мейгри, стоявшая рядом с Дайеном, вздохнула.
Саган резко остановился. Блеснув золотом доспехов и отделкой пурпурного плаща, он поверну лея и посмотрел на нее.
– Наслаждайтесь финальным туром танца, миледи. Для вас танцы закончились.
Он поклонился и направился к выходу из зала. Панель будто сама по себе начала с грохотом подниматься. Командующий вышел, но панель не опустилась: он что-то объяснил охраннику и показал рукой в их сторону. Затем ушел. Охранники остались стоять у выхода из зала.
Дайен внутренне содрогнулся и посмотрел вокруг. Он чувствовал себя беспомощным и подавленным. Все обернулось не так, как он думал. А чего он ожидал? Да чего угодно: от немедленного ареста и казни до неожиданного успеха и раболепия. А в результате – ничего. На это он никак не рассчитывал.
О да, теперь Дайен знал, кто он, но это было не новостью, а лишь подтверждением. Немного утешала мысль, что он получил от Платуса весточку из могилы. Но даже эта радость была горькой. Надежда? Надежда на что? Надежда на мудрого, сострадательного правителя? Надежда на короля, который правил справедливо и милосердно? Надежда на миллионы людей, которых бьют в лицо тяжелыми ботинками? Надежда на тех, кого раздавило колесо коррупции? Да, надежда умирает последней... И это было единственным, что еще осталось у семнадцатилетнего сироты, который и меч-то в руке держать не умеет.
