глаза. Улыбнулась.
— Что-нибудь не так?
— Нет, все нормально. — Он вздохнул, скользнул по ней взглядом, выдавил улыбку.
— Ты уверен? — Она погладила его по щеке.
Он снова вздохнул, накрыл ее руку своей.
— Это как… не знаю, как сказать… застало меня врасплох. Все эти годы… Наверное, я не был к этому готов.
— Считаешь, к этому можно подготовиться?
Он не мог объяснить. Не то чтобы ему не давали покоя мысли о жене, с которой он не живет, — ему казалось, что на него отовсюду глядят глаза сына и оценивают его действия. Он стряхнул наваждение, отдавшись животной страсти, но теперь, когда все закончилось, наваждение вернулось. Он почему-то чувствовал, что в какой-то степени разочаровал сына. Будто тот такого от него не ожидал.
Она смотрела на него, не требуя ответа, а он отводил взгляд.
— Не переживай, — сказала она, убирая руку, — совсем необязательно это повторять. Хочешь — давай сделаем вид, что между нами ничего не произошло.
И начала выбираться из постели.
— Не уходи.
Она села, посмотрела на него.
На этот раз он нашел в себе мужество не отводить взгляд.
— С тех пор как я расстался с женой, у меня ничего такого не было.
— Ты об этом говорил.
— Я будто старался освободиться от оков. Я не… это… — Он вздохнул, посмотрел куда-то в сторону. — Мне трудно об этом говорить.
— И не надо. — Мария прилегла рядом.
Он посмотрел на нее, на ее обнаженное тело, словно впервые, после того как они ворвались в комнату, по-настоящему ее увидел. Он почувствовал не просто вожделение и похоть — внутри зрело нечто такое, чему он не находил названия.
— До чего же ты красивая, — выдохнул он, глядя ей в лицо.
Она улыбнулась, потрепала его по щеке:
— Ты тоже.
Они прижались друг к другу губами. Сначала нерешительно, потом все сильнее пробуждалось желание.
Нежность, ласки — взгляды, улыбки. Молча — слова были лишними.
Нагота становилась глубже. Он почувствовал, что куда-то исчезает чувство вины, уступая место близости, одновременно прекрасной и невероятно сильной.
На него из всех углов больше не смотрели укоризненные глаза сына.
Мария, закрыв глаза и запрокинув голову, что-то прошептала одними губами.
— Ты плачешь, — с улыбкой тихо сказала она, посмотрев на него.
Донован улыбнулся в ответ, зарылся лицом в ее волосах.
И почувствовал, что больше не одинок. Внутри поднялась теплая волна нежности, любви и накрыла с головой.
Потом они лежали рядом, проводя пальцами по неостывшей после этого акта любви коже.
В темноте лица, тела трудноразличимых оттенков серого цвета. Ночные разговоры. Разговоры между любящими людьми.
— Да, — начал Донован, — долго же мы с тобой к этому шли.
— В редакции и раньше были убеждены, что мы любовники. Говорили, что мы слишком близки, чтобы быть просто друзьями. — Мария улыбнулась. — Придется сообщить, что они не ошибались.
— Но мы ведь жутко друг с другом заигрывали, правда? — улыбнулся Донован.
— Мне кажется, мы по-другому и не общались.
Так проявлялись их особые отношения. В «Геральде» на них обоих возлагали большие надежды. Они подружились сразу и оставались друзьями до тех пор, пока Донован не отрезал себя от остального мира.
Мария прижалась к нему сильнее.
— Ты меня хотел?
— Да, но не собирался к тебе с этим подъезжать. Потому что боялся, что мы перестанем быть друзьями, если переспим.
— А я в воображении представляла совершенно бесстыдные сцены, но понимала, что этого не должно случиться. Во-первых, ты был счастлив с женой.
Он не ответил, но она почувствовала, как под рукой напряглись его мышцы.
— Прости.
— Ничего.
Некоторое время они лежали молча.
— Может, вам все-таки стоит встретиться? — наконец спросила Мария.
Прежде чем ответить, он обвел глазами стены и потолок. Призраков не было. Наверное, прячутся, решил он. Прячутся в темноте.
Он вздохнул:
— Это очень трудно сделать. После… после того случая… я не мог… Она пробовала меня разговорить. Не отпускать от себя… Я иногда чувствовал, что просто на нее смотрю. Она тоже смотрела молча. Мы словно хотели приблизиться друг к другу, но что-то нас… всегда останавливало и вставало между нами. В конце концов я понял, что должен… уехать. Ради нас обоих.
Мария смотрела прямо перед собой, понимая, чего ему стоило заговорить. Она почти не дышала, опасаясь, что лишний взгляд и звук могут оборвать его исповедь.
— А Эбигейл?
— Она меня ненавидит. — Он горько вздохнул.
— Нет-нет, ты ошибаешься.
— Не ошибаюсь. Она считает, что я его люблю больше, чем ее, потому что… — Он покачал головой. — Но я не могу перестать надеяться… Я не сумел заставить ее себя понять. Она заявила, что в доме нас как будто по-прежнему четверо. Только один — призрак, который всех преследует. Мне пришлось уйти, чтобы там больше не было призраков.
— Два года. За два года многое могло измениться.
Снова повисло молчание.
— Знаешь, мне кажется, мы друг другу подходим, — перевела разговор Мария.
Донован улыбнулся, крепче прижал ее к себе.
— Я тоже так считаю.
Их снова накрыла волна страсти. Потом они снова лежали рядом, удовлетворенные, счастливые.
— Его так и не… — начала Мария, свернувшись клубочком в его объятиях. — Так и не нашли никаких следов?
— Никаких. — Он смотрел в потолок.
— Должно быть, это… — Она не сумела закончить фразу.
— Знаешь, я в детстве зачитывался комиксами. Обожал их, особенно про супергероев. У меня была огромная коллекция. А одну серию, «Дозор обреченных», я особенно любил. Там было полно неудачников, которых не принимало общество. Самый главный среди них — Человек-робот.
Он почувствовал, как она трясется от смеха у него на груди.
— Не смейся. Да, Человек-робот. Когда-то он был живым человеком, но потом превратился в робота с человеческими мыслями и эмоциями. Внешне суперсильный, суперкрутой, а внутри — суперчувствительный.
Мария перестала смеяться, прислушалась.
— Конечно, у них были враги, которых они побеждали. У одного из негодяев — уж и не помню, как его звали, — были невероятные суперспособности — все, какие только можно себе представить. Его можно
