— Знаете, — скороговоркой выпалил Майки, — все дело в Кинисайде. Алане Кинисайде.
При одном упоминании этого имени ее настроение тут же изменилось. Она по-прежнему смотрела на него настороженно, но в глазах появилось любопытство.
— При чем тут Кинисайд?
— Я его тоже знаю. Мне показалось, что вы относитесь к нему так же, как я.
— И что? — Она продолжала на него смотреть.
Майки почесал затылок. Вздохнул.
— Я сюда пришел, чтобы… чтобы как-нибудь ему навредить. Не знаю как, но навредить. А потом вышли вы. А потом… — Он не сумел закончить фразу.
— Что же он вам плохого сделал?
— Жизнь мою украл. — В его словах зазвенела злоба.
Джанин понимающе кивнула.
— Послушайте, — Майки чувствовал себя не в своей тарелке, — может быть, нам стоит… это… мы… вдвоем…
Она посмотрела на него так, будто он сделал ей непристойное предложение.
Майки покраснел и замахал руками:
— Нет-нет, вы меня неправильно поняли. Я хотел сказать… поговорить бы нам. Он, похоже, испортил жизнь нам обоим. — Он пожал плечами. — Ну это… типа, беду пополам. Две головы… Что-нибудь придумать… Короче, разобраться с ним.
Джанин молчала и, кажется, что-то решала для себя.
— Ладно, — сказала она через минуту, — только я позвоню друзьям и скажу, где нахожусь.
— Конечно-конечно…
— Чтобы вы знали.
— Что вы! Я совсем не против.
Она посмотрела на часы:
— У меня скоро закончится рабочий день. Подождите меня здесь, и мы зайдем в какой-нибудь паб.
Она вернулась в здание.
Майки посмотрел, как за ней закрывается дверь, и закурил.
Впервые за много месяцев он улыбался.
Кинисайд больше всего любил лето. Но оно прошло. И вот он сидит перед окном и смотрит на осенний дождь.
Он прикрыл глаза. Лето… Вилла на Канарах. Загородный дом в псевдогеоргианском стиле в Уонсбек- Мур в Нортумберленде — любимое место отдыха. Как же он любит проводить здесь летние месяцы! Теплый воздух, насыщенный запахом меда и цветущей лобелии в садах, бледно-розовые с синим закаты. Он приезжает с работы, переодевается, с удовольствием вооружается садовым инструментом — надо подровнять кусты, скосить газонную траву. Потом готовит мясо на барбекю, оснащенном газовой горелкой, потом в патио с женой и детьми ест мясо с пылу с жару, потягивает пиво или австралийское «шардоне».
Они весело болтают, смеются, наслаждаясь обществом друг друга. Он хороший муж. Хороший отец. Помогает детям готовить уроки, хвалит за успехи в школе, отпускает погулять с друзьями.
Он вздохнул. Открыл глаза. Опять эти фантазии — такого на самом деле в его жизни не было. Дом — настоящая прорва, куда постоянно уходит куча денег, ежемесячные выплаты по ипотеке — как ночной кошмар. Обслуживание машины — опять деньги, и немалые, а кредит за прошлый месяц еще не погашен. Из-за дверей кабинета доносятся пронзительные крики близнецов, с которыми уже сейчас трудно совладать. Чужие, дикие существа. Жена с идиотскими запросами, на которые не хватает никаких денег. Какая там вилла на Канарах!
Он шумно выдохнул, надеясь, что вместе с воздухом из легких сумеет выпустить из себя постоянное напряжение, в котором живет. Не получилось. Крепкое горькое пиво тоже не помогало.
Дом должен был служить убежищем, куда бы он мог приезжать и отдыхать душой после работы, где спасался бы от грязи и жестокости, с которой приходится сталкиваться ежедневно. Мерзость, мусор, который приходится выгребать. В этом доме он собирался прятаться от прошлого.
Он снова вздохнул. Что толку! Иллюзии. И спасения нет. Он вспомнил, как на него смотрел Палмер, когда вызвал сегодня после обеда к себе в кабинет.
— Служебное расследование? — переспросил Кинисайд.
— Пока только слухи. Легкая рябь на поверхности, — сказал шеф без улыбки.
— Перед бурей? Да уж, знаю, как это бывает. — Он обвел глазами кабинет. Снова посмотрел на Палмера. — Что я могу сделать?
Палмер изобразил на лице искреннее удивление. Пожал плечами.
— Это не мое дело. Я просто решил, что ты должен быть в курсе.
Внутри шевельнулся страх. Паника.
— Разве вы… не можете ничего сказать? Словечко замолвить? Положить конец слухам? То есть я хочу сказать… вас ведь это тоже зацепит.
Глаза Палмера сделались жесткими и холодными.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
Кинисайд смотрел на него, не в силах даже слова вымолвить.
— В феодальной Японии, — сухо произнес Палмер, — опозоренные самураи закалывали себя мечом. — Он откинулся в кресле, поднял палец. — Есть над чем поразмыслить.
Кинисайд был не в состоянии размышлять. Он слышал, как громко бьется его собственное сердце, отдаваясь в ушах.
— Извините, мне нужно идти на встречу, — пробормотал он. — Значит…
На том все и закончилось.
Он держал в руках пустую кружку и не мог вспомнить, когда успел ее выпить. Снова налил пива.
Осень. Все умирает. Переход к зиме — тюрьма, на дверях которой висит огромный замок.
По стеклам лупит дождь. Поганая погода. Ничего не поделаешь — Нортумберленд.
Когда он шел от станции, то чувствовал за спиной взгляды, слышал перешептывания, понимающие кивки. Он старался себя успокоить, списывая это на подозрительность и собственные страхи, но ведь ощущение оставалось.
Кто-то его сдал.
Но кто?
Выйдя из кабинета начальника, он мысленно до головокружения перебирал имена. Кто-то из его команды? Не может быть. Они сами по уши в грязи. Им, как и ему, есть что терять.
Кто же тогда?
Джанин? Нет. Она полностью в его власти. Он любил эту свою власть над людьми.
Нет, эта не посмеет. К тому же она сейчас не в том состоянии.
Кто же тогда? Кто?
Он скользнул взглядом по кабинету. Этот дом — всего лишь тюрьма, куда он заточен, а семья — ухмыляющиеся сокамерники. Он вдруг захотел взять в руки что-нибудь очень тяжелое и пройтись по дому, круша все вокруг. Разнести все вдребезги: домашний кинотеатр, DVD-проигрыватель, систему хай-фай. Коллекцию хрусталя, который собирает жена. Он один имеет право все это уничтожить.
И вырваться на свободу.
Его вдруг прошиб пот, воздуха не хватало. Начался настоящий приступ паники. Он заставил себя успокоиться, взял себя в руки.
Посмотрел на часы. Необходимо ускорить события.
Нечего дергаться и распускать нюни. Проявить терпение. И претворить в жизнь свой план.
Приблизить великий день.
День, который станет его спасением. Настоящим спасением.
Не здесь, в Уонсбек-Мур, и даже не на Канарах.
