новости. Очень хотелось заснуть в ее объятиях, а завтра проснуться рядом с ней. Но она, наверное, не хочет, чтобы ее беспокоили. Что ж, пусть отдыхает, он ей обо всем расскажет утром. У них так много ночей впереди — он это точно знает.
Едва оказавшись в кровати, он провалился в глубокий сон без сновидений. На душе было спокойно: с другими проблемами он разберется позже.
Завтра.
Он проснулся рано утром. Тело затекло, и он решил принять ванну, чтобы унять боль.
Он выйдет из ванны и закажет завтрак в номер.
Пригласит Марию разделить с ним трапезу.
В дверь номера громко постучали. Он откинул назад мокрые волосы, высунул голову из ванны и крикнул:
— Оставьте — что там у вас — за дверью! Я через пару минут выгляну.
Через минуту стук повторился.
— Ну не свинство ли! — вздохнул Донован.
Он выбрался из ванны, набросил белый махровый халат, подошел и открыл дверь.
— Я же сказал, оставьте…
И замолчал на полуслове.
Он сразу понял, что перед ним копы, хотя они были в штатском и не успели ткнуть в нос удостоверения. Одна — женщина лет тридцати пяти с короткими светлыми волосами и совершенно непримечательная внешне. Другой — мужчина помоложе в костюме и галстуке, черно-белый с головы до ног. Первой заговорила женщина.
— Я инспектор сыскного отдела Нэтрасс, а это, — она жестом показала на своего спутника, — мой напарник, сержант Тернбулл. Вы позволите нам войти?
— Я вчера вечером уже дал показания, — нелюбезно буркнул Донован. — Что еще вы хотите от меня услышать?
— Можно нам войти? — Голос женщины звучал бесстрастно и бесцветно.
Донован отступил в сторону, пропустил в номер непрошеных гостей, закрыл дверь и обернулся.
— Можно присесть?
Донован смахнул с кровати свою далеко не новую одежду, поднял одеяло и простыню.
— Спасибо, — сказала Нэтрасс и села на кровать. Тернбулл сел рядом.
Было ясно, что она ничего не скажет, пока Донован стоит, поэтому он покорно сел на стул в углу комнаты.
— Мистер Донован, — начала Нэтрасс ровным низким голосом, — к сожалению, у нас для вас печальные известия.
Донован открыл было рот, чтобы сказать какую-нибудь колкость, но выражение лица инспектора помешало ему это сделать. При этом глаза ее ничего не выражали. Он начал ощущать беспокойство.
— Речь идет… о Марии Беннетт. Она, судя по всему, погибла.
Донована будто с размаха ударили в солнечное сплетение.
— То есть как это «погибла»?..
Он переводил непонимающий взгляд с одного на другого, но полицейские сидели с профессионально бесстрастными каменными лицами.
— Погибла…
Ни умом, ни сердцем он не мог ни осмыслить, ни принять эту информацию. Казалось, тело и голова отделились друг от друга и закружились в каком-то диком черном вихре.
Он начал трясти головой, чтобы избавиться от этого ощущения, но стало только хуже.
— Она… она ведь… — Он в оцепенении показал на дверь. Покачал головой. — Нет-нет, не может быть… Что вы такое говорите…
Посетители молча переглянулись.
— Как… как это случилось?
— Ее убили, — рубанул Тернбулл.
Донован смотрел на него ничего не понимающими глазами.
— Убили?.. Кто?..
— Мы надеялись услышать это от вас, мистер Донован.
Донована словно стукнули по голове.
— Что вы имеете в виду?
— Мой коллега хочет сказать, — сказала Нэтрасс, бросая на напарника осуждающий взгляд, — что обнаружено тело с документами на имя Марии Беннетт.
— Вы хотите, чтобы я ее опознал? — глухо спросил Донован.
— Простите, но приходится просить вас об этом.
Донован закрыл лицо руками:
— Господи…
Нэтрасс и Тернбулл поднялись. Она обернулась к Доновану, посмотрела в глаза:
— Мы, честное слово, очень вам сочувствуем.
Он кивнул.
Они вышли, сказав, что подождут внизу. Донован снова опустился на стул, глядя прямо перед собой.
В голове, как акробаты в замедленной съемке, плыли мысли; в душе проносились чувства, как сошедший с рельсов на полном ходу поезд.
Рухнул целый мир, который он начал для себя создавать. Хрупкий мир, который разлетелся от дуновения темного ветра реальности, как соломенный домик.
Он снова одинок. Несчастен. Всеми покинут.
У него было чувство…
То же самое он испытывал, когда пропал сын.
Раздавленный, он сидел, не двигаясь с места.
В дверь постучала горничная, но, не дождавшись ответа, ушла.
Он продолжал сидеть, уставившись в пол.
Наконец он вспомнил, что внизу ждут двое полицейских. Встал, отправился в ванную. Посмотрел в зеркало, увидел свое мокрое лицо и только тогда понял, что плачет.
— Наверное, я должен вам сказать, что Мария и я… что мы любим друг друга… — Он запнулся, вздохнул. — То есть любили…
Нэтрасс кивнула, как будто его слова подтвердили то, о чем она знала или догадывалась.
— В таком случае вам, конечно, тяжело вдвойне, — сказала она.
Донован сгорбился на стуле, локти на коленях, пальцы сцеплены. Он не находил слов.
Они сидели рядом на пластиковых стульях в длинном-длинном коридоре, которому, казалось, нет конца — Донован находился в своем собственном мире, Нэтрасс — в ожидании, что он позволит ей войти.
Больничный морг.
Донована вели сюда через артерии больницы — бесконечные коридоры с бесчисленными стерильными дверями; за каждой новой дверью оставалось все меньше тепла, пока за ними не закрылись последние и они не оказались в сердце здания — морге.
Он увидел прямо перед собой сверкающие металлические столы с желобками по бокам. На одном из них лежало накрытое простыней тело. Тернбулл подошел к лаборанту в синем халате, показал на Донована. Тот приблизился к столу, откинул простыню.
Донована бил озноб, он опустил голову, уставился в пол. В недавнем прошлом он часто мысленно проигрывал то, что должно было произойти сейчас: простыню открывают, он видит тело, ему задают вопрос, он отвечает.
«Да, — неоднократно мысленно говорил он, — это Дэвид… Мой сын».
Волна боли после этого находила выход, наступало ощущение пусть уродливой, но
