что неприлично так разглядывать гостью, но ничего не могла с собой поделать. Эта женщина глубоко поразила ее. Медовые волосы, стянутые в толстую косу, были уложены на затылке, и эта прическа отлично подчеркивала правильные черты ее лица. Лишь когда дама направилась к дому, Леа наконец очнулась и приветливо улыбнулась ей. Незнакомка осветила милой улыбкой — зеленые глаза блеснули необычайным, как море, оттенком.
— Добро пожаловать в «Ривервинд», — сказала Леа. — Я должна извиниться за то, что мы не встретили вас как полагается, но у нас тут небольшие неприятности и мы не ждали гостей.
— Все в порядке, — ответила леди и, внимательно посмотрев на хозяйку, добавила: — Вы, должно быть, Леа? Фамильные черты в вашем семействе так прочно передаются по наследству. Вы очень похожи на свою мать.
— Вы знали матушку?
— И вашего отца тоже. Вот почему я сразу догадалась, что вы не Рэйчел. — Дама немного замялась, и легкие морщинки прорезали ее лоб. — Эдвард частенько хвастал, что вы унаследовали озорной характер Джона. — И она протянула руку в перчатке. — Впрочем, простите, сперва я должна была сама представиться. Меня зовут Элиза Коупленд Бидвелл, я давняя подруга вашего дяди.
«Давняя подруга, вот уж действительно», — думала Леа, десять минут спустя стоя в ногах дядиной кровати и наблюдая за гостьей. Глаза миссис Бидвелл наполнились слезами, и она не отрываясь глядела на измученные болезнью черты человека, которого любила и потеряла.
Сердце Леа сжалось. В самом деле, это же настоящая трагедия! Женщина, от которой дядя в свое время вынужден был отказаться, теперь не просто свободна, но и приехала сюда, к нему, а он об этом даже не знает. Разум его был так же безжизнен, как и тело. Хотя…
Леа мало понимала в подобных вещах и не склонна была фантазировать. Но кто знает, вдруг присутствие миссис Бидвелл излечит безнадежного больного, если только она достучится до его сознания? При этой мысли у Леа появилась идея. Обогнув кровать, она приблизилась к Элизе и тронула ее руку:
— Может быть, он услышит ваш голос? Ведь если кто и способен вернуть его нам, то только вы, миссис Бидвелл.
— Зовите меня Элизой, — попросила она — Пожалуй, стоит последовать вашему совету, Леа.
Девушка подвела гостью к кровати больного и усадила на край.
— Возьмите его за руку.
Элиза приподняла в удивлении замечательно изогнутую бровь, но послушалась.
— Лично я не очень почитаю всякие условности, — шепнула ей хозяйка. — Особенно если дело касается дорогого для меня человека. Мне приятно, что вы согласны со мной.
Элиза тем временем подняла руку Эдварда и прижалась к ней губами. Тяжелая крупная слеза скатилась по ее щеке.
— Я всю свою жизнь руководствовалась этими проклятыми правилами. Нынешний приезд к Эдварду — самое ужасное из преступлений против общественной морали, которое я когда-либо совершала. Но мне все равно, лишь бы он выздоровел. Я так благодарна вам за то, что вы написали мне о его болезни.
Леа поглядела на дядю и вдруг заметила что-то необычное.
— Пожалуйста, поговорите с ним еще. Может, мне только показалось, но его веки дрогнули.
Элиза нагнулась и нежно убрала прядь волос с его лба.
— Эдвард, любовь моя…
Сердце Леа громко застучало. Нет, ей не показалось. Действительно, присутствие миссис Бидвелл пробило непроницаемую стену беспамятства.
— Если хотите, я уйду, — предложила она. — Может быть, вы стесняетесь меня?
Элиза подняла взгляд. Ее красивое лицо выражало и любовь, и печаль.
— Нет-нет, можете остаться. Надеюсь, вас не смутит то, что я буду ему говорить…
Подняв руку, Леа покачала головой:
— Пожалуйста, говорите, что нужно.
— Эдвард, дорогой мой, — начала Элиза, дотрагиваясь до его лица, касаясь волос, целуя его в щеку. — Эдвард, я знаю, что ты слышишь меня. Вернись ко мне, милый мой. Я так давно тебя люблю и теперь не позволю тебе умереть. Подумай только, у нас впереди так много времени! И ты… ты нужен мне. — Тут она умолкла и нежно, внимательно поглядела в его лицо. — Ты все так же красив, как тогда. Ты сможешь поправиться, если только попытаешься. Мне в наследство осталась огромная плантация в Новом Орлеане, и я хочу, чтобы ты стал ее хозяином… вместе со мной. Ты должен поправиться. О Эдвард, мое сердце было так пусто и одиноко все эти годы. — Элиза снова замолчала и закрыла глаза.
Леа закусила нижнюю губу, боясь даже вздохнуть. Наверное, все-таки ей следовало выйти. При виде скорбного лица миссис Бидвелл ей стало невыносимо горько. Но тут она заметила, что слабое дыхание дяди немного изменилось.
— Мне кажется, вы дозвались его. Не останавливайтесь. Даже кричите изо всех сил, если необходимо. Пробудите его к жизни, поцелуйте его, наконец.
Коснувшись губами его губ, Элиза взяла лицо больного в свои ладони.
— Эдвард, я тут. Я не уеду отсюда без тебя. Я люблю тебя, радость моя.
Леа нетерпеливо шагнула вперед и сказала:
— Поцелуйте же его еще раз, но только теперь — по-настоящему, от всего сердца.
Элиза начала с нескольких быстрых прикосновений губами и вдруг впилась в его рот долго и искусительно — так, что Леа даже улыбнулась. Ну если уж и это не поможет, то ее дорогой дядюшка гораздо ближе к краю могилы, чем она предполагала. Леа поглядела на ту часть его груди, которая не была закрыта от нее плечом миссис Бидвелл. Определенно что-то произошло: все еще достаточно слабое дыхание заметно углубилось.
Внезапно миссис Бидвелл выпрямилась.
Веки Эдварда дрогнули и слегка приподнялись, губы вдруг невнятно попытались произнести одно-единственное слово: «Элиза».
Холата Микко оказался суровым мужчиной лет тридцати пяти. Вождь племени семинолов, умевший бегло говорить по- английски, радушно принял двух путников в своих владениях, чем несказанно успокоил и порадовал их обоих. Решение Тревора отправиться в эту экспедицию в гражданской одежде оказалось прозорливым. Если бы он посмел сунуться на индейские территории в синем мундире, едва ли все прошло бы так гладко.
К тому же он ни за что не получил бы необходимых сведений, за которыми пробирался сюда. Он оказался прав: нападения устраивала маленькая кучка отщепенцев, возглавляемых воином по имени Иохолоши, отвергнутым в свое время сородичами. И вождь семинолов не меньше бледнолицых мечтал предать преступников суду. Стремясь к обоюдному согласию, стороны договорились, что семинолы сами будут судить виновных. Однако для начала их предстояло поймать.
Холата Микко тщательно приоделся для приема парламентеров. В своей расшитой разноцветными бусами широкой перевязи, прикрывающей почти всю грудь, он выглядел поистине величественно. Еще на нем были подобающие вождю мокасины и красные штаны, понизу также украшенные яркой вышивкой. Головной убор из серебристой ленты и белых перьев довершал одеяние вождя. Тревор долго не мог оторвать глаз от удивительных серебряных браслетов на рукавах рубахи главного семинола.
Холата Микко взмахнул рукой, и несколько воинов выступили вперед.
— Возьмите с собой этих троих. Они пригодятся вам для поимки Иохолоши. — Потом, помолчав и не сводя темных глаз с Тревора, он добавил: — Я вижу, у вас есть оружие. Вы хорошо им владеете?
Тревор поправил ремень от винтовки:
— Да.
— Тогда ступайте и найдите тех, кто опозорил наше племя.
Один из индейцев вывел трех лошадей, которых Тревор собственноручно привязал к дереву довольно далеко от этих мест. Его немного смутило, что за ними, оказывается, практически всю дорогу следили, хотя в общем-то это говорило о миролюбивых намерениях семинолов. Но чтобы Джорджа Энтони убедить в этом, требовались еще доказательства. Негр все время пребывал в напряжении и тревоге.
На рассвете третьего после посещения индейцев дня Тревор заканчивал седлать Самсона и думал о том, что их припасы уже почти закончились. Им придется, если они сегодня или завтра не обнаружат банду, с пустыми руками возвращаться домой. Внезапно он ощутил, что на него смотрят, и резко оглянулся. Один из сопровождающих индейцев, который этой ночью ходил в разведку, стоял в нескольких футах от него. Тревор не слышал, как тот подошел, но он уже успел привыкнуть к тому, что семинолы передвигаются бесшумно, словно по воздуху.
Индеец молча указал рукой в сторону. В словах не было нужды. Тревор быстро поднял Джорджа Энтони и вручил ему ружье. Так же в полном молчании маленький отряд двинулся на север. Примерно через час они добрались до нужного места. На поляне стоял вигвам и дымились остатки ночного костра. Сжимая в левой руке мачете, а в правой — винтовку, Тревор повел свое войско в атаку, и враг был застигнут врасплох. Для вящей безопасности преступников связали и передали в руки индейских воинов, которые повели пленных в свою деревню.
Позади вигвама робко жались друг к другу три малыша из «Ривервинд», взятые индейцами в заложники. Как только опасность миновала, они сразу же вскочили с земли и бросились к Джорджу Энтони. Тревор улыбался. Все это время он горячо молился, чтобы дети нашлись живыми и невредимыми. При виде того как все трое одновременно влезли на Джорджа Энтони, как на могучее дерево, майор впервые за последние две недели вздохнул свободно. Теперь странствия позади.
Остаток этого дня они быстрым темпом продвигались в сторону плантации. Тревору хотелось поскорее оставить дикие джунгли. Впереди были дом, Леа. Прескотт сгорал от нетерпения увидеть ее счастливое лицо, когда она узнает, что «Ривервинд» теперь никто не угрожает.
Тревор остановился на отдых только ради детей, зная, что они не могут ехать без сна и
