— Мы — нет, — возразил Очен, — ибо ты ещё слишком уязвим и я не хочу наводить на тебя Рхыфамуна. А сейчас, ради Хоруля, оставь меня в покое, а то я сломаю себе шею.
Мгла перед ними начала развеиваться, обнажая узкую долину с переливавшейся сине-серебристой рекой. На другой стороне начинался некрутой подъем, поросший клёнами и берёзами, а на вершине, как часовые, чёрные на голубой лазури утреннего неба, возвышались сосны. Разведчики Чазали быстро забрались по склонам и подали путникам знак. Каландрилл пришпорил гнедого, пересёк неглубокую речушку и начал подниматься по склону.
Когда путники добрались до вершины, перед ними открылась широкая седловина меж двух невысоких холмов. Лесок, покрывавший её, прорезали несколько тропинок. Сверху было видно, что дорога ведёт к поляне. Деревья на подступах к полоске освещённой солнцем воды были вырублены. Серые языки дыма поднимались в ярко-голубое небо, кружа и рассеиваясь на ветру. Петляя меж деревьями, они спустились по одной из тропинок и вышли к броду. С другой стороны реки стояла огороженная палисадом деревня. Разведчики Чазали остановили лошадей в открытых воротах. Навстречу им выбежали люди в серовато- коричневых рубахах и грязных штанах, испуганно кланяясь одетым в чёрные доспехи котузенам. Завидев киривашена во главе колонны, они чуть не пали ниц.
Чазали поднял руку, приказывая воинам остановиться и дожидаться его за частоколом, а сам въехал в ворота. Очен последовал за ним, жестом пригласив с собой чужеземцев.
Деревня состояла из нескольких хаотически разбросанных, грубо сколоченных из брёвен домов с прорубленными в крышах дырами для дыма. Вдоль второго этажа бежали веранды. Оттуда на них широко открытыми глазами смотрели женщины и дети: пугливые, как олени, они в любой момент были готовы сорваться и убежать. Чазали остановил коня, и его тут же окружило несколько человек, готовые броситься перед ним на колени и подставить ему спину. Но Чазали лишь отмахнулся. Не спешиваясь, он расстегнул металлическую вуаль, отбросил её с лица и заявил:
— Мы не задержимся. Но возьмём провианта на три дня.
Хозяева закивали, словно для них это было большой честью, но лица их оставались безучастными. Каландрилл подумал, что им особенно нечем делиться.
Старший среди крестьян резким голосом отдал несколько коротких приказаний, и люди забегали, укладывая подле поджидавших котузенов мешки.
— Новости? — коротко спросил Чазали.
Вождь склонился, не глядя киривашену в глаза, и сказал:
— Три дня назад приходили тенсаи. Они забрали двух коров.
— Сколько их было? — спросил Чазали.
— Девятнадцать человек, — ответил вождь, — но мне кажется, в холмах есть ещё. Они копят силу.
Чазали кивнул и чуть мягче сказал:
— Когда война закончится, патрули вернутся. Ежели мы встретим этих бандитов по пути, они умрут.
— Благодарю тебя, повелитель, — усердно закивал вождь, — да направит Хоруль твой клинок.
— И да благословит он твои всходы, — ответил Чазали и, не произнеся больше ни слова, развернул коня и выехал через ворота.
Он не стал ничего объяснять, а просто вновь опустил на лицо вуаль и махнул рукой, приказывая воинам ехать вперёд, словно деревня и её жизнь не заслуживали более его внимания. Разведчики уже давно ускакали вперёд и теперь взбирались по склонам холма. Воины выстроились в линию за своим командиром, чужеземцы и Очен заняли место в средине колонны.
С вершины следующего холма перед ними открылась более широкая долина. Дорога, прорезав себе путь среди чащи, обрывалась у ещё одной реки, где стояла точно такая же деревня, казавшаяся крохотной на расстоянии. Каландрилл решил, что они заедут и туда, но Чазали повёл их прямиком к переправе. Когда конь его, с шумом и плеском разрезая воду, шёл вперёд, к Чазали подскакали разведчики и на ходу доложили обстановку. Из ворот деревни на них смотрели лица джессеритов, такие же бесстрастные, как и небо над головой.
Они скакали вперёд до полудня и остановились на небольшой поляне подле дороги.
По уже сложившейся традиции Каландрилл, Брахт, Катя, Ценнайра и Очен сели в сторонке от котузенов. Но на сей раз, к удивлению Каландрилла, к ним подошёл Чазали и, поклонившись, спросил разрешения присоединиться. Каландрилл церемонно поклонился. Киривашен поблагодарил и сел.
— Плохие новости, — сказал он, переводя взгляд с одного на другого. — Тенсаи наглеют. Они уже похозяйничали в обеих деревнях. Второй старшина считает, что их было не меньше сорока и что становище их в дне или двух езды отсюда.
Очен кивнул, но ничего не сказал. Брахт спросил:
— Ты пойдёшь на них?
Чазали коротко и, как показалось Каландриллу, с сожалением улыбнулся и пожал плечами.
— На них я не пойду, наша задача добраться до Памур-тенга. Но ежели они на нас нападут…
Улыбка его стала хищной, как у огромной кошки, готовящейся убить мышь.
— До Гхан-те чуть более дня езды, — сказал Очен и кивнул.
Каландрилл спросил:
— Гхан-те?
— Деревня, только большая, — пояснил вазирь. — Там есть постоялый двор, храм и рынок.
— И, возможно, новости, — добавил Чазали.
Поселение расположилось в чаше, образованной безлесными холмами с возделанными террасами. По специально прорытым каналам с вершины спускалась вода, собираясь в небольших запрудах. Гетту, заметив приближающуюся колонну, даже не оторвались от работы. Деревню окружала стена толщиной в три бревна с равноудалёнными друг от друга башнями. Въехать в это четырехугольное поселение можно было через обитые металлом ворота. От них начиналась небольшая улочка к центру деревни. Разведчики уже донесли весть о приближащейся колонне, и улицы были запружены народом в красочных одеждах. Серо-коричневых одеяний крестьян путники почти не заметили. По украшениям можно было предположить, что люди эти в некотором роде зажиточные. Они с любопытством рассматривали Чазали и сопровождавших его котузенов, горделиво ехавших меж двухэтажных строений, окрашенных в яркие цвета. Длинные веранды нависали над дорогой.
Солнце только что село, и на земле лежали длинные тени вдоль всей дороги горели лампы, и свет от них переливался на чёрных доспехах котузенов, походивших на огромных неведомых жуков. Жители молча кланялись, а котузены, не снимая масок, ехали вперёд, не поворачиваясь ни вправо, ни влево, словно разговоры с жителями поселения были ниже их достоинства.
Чазали вывел их на широкую, квадратную, выложенную массивными звеневшими под их копытами каменными плитами площадь, ограниченную с четырех сторон самыми крупными строениями Гхан-те. Два из них были ярко освещены, в третьем горело лишь несколько окон, а четвёртое терялось в темноте. Именно перед ним и остановился Чазали. По формам помещения Каландрилл догадался, что раньше здесь располагался гарнизон котуанджей, нынче призванных на войну. Напротив стояло более привлекательное здание с ярко-красным фасадом — постоялый двор. Окна были выкрашены в голубой цвет, а веранду ярко освещали красные лампы. В соседнем, менее освещённом доме располагались конюшни. Четвёртое же здание, украшенное золотистой полосой с чёрной головой лошади, было храмом.
Чазали, осмотрев площадь, отдал резкое приказание, и сразу несколько горожан бросились на колени перед котузенами, подставляя им спины, дабы они могли сойти с лошадей. Самыми проворными оказались наиболее хорошо одетые жители. Подставить спину котузену было для них честью. Заметив перед собой человека в длинном, зеленом, расшитом серебряной ниткой халате, Каландрилл резко дёрнул гнедого в сторону, прежде чем человек успел пасть на руки и на колени.
Джессерит неуклюже выпрямился, явно раздосадованный, затем кивнул и, низко опустив голову, ушёл. Каландрилл соскочил с лошади, взял её под уздцы и подошёл к своим товарищам и Очену. Вазирь сказал:
— Здесь мы проведём ночь. — И махнул в сторону тёмного массивного здания гарнизона. — Трапезничать будем в таверне.
Брахт спросил:
— А лошади?
