Она скорее расстроилась бы, случись что-нибудь с ее любимым огородом.
Но вся его уверенность исчезла, как только он вошел в спальню и увидел ее сидящей у огня.
Она выглядела так, будто простояла под дождем и ветром все время, пока его не было. Волосы были спутаны, платье измято, ботинки потемнели от воды. Сухим казался один лишь плед, наброшенный на плечи.
– Господи, женщина, ну неужели я должен следить за тобой постоянно? – резко спросил Дункан, забыв все мягкие слова, которые хотел сказать перед тем, как лечь в постель в ожидании ее ласковых прикосновений. – Что ты сотворила с собой?
– Я… я была…
– Я знаю, где ты была. – Он шагнул к ней, держа в руке флакон с эликсиром.
Она молча смотрела на него широко раскрытыми глазами.
– И тебе нечего сказать? – Дункан наклонился к ней так близко, что она почувствовала исходящий от него запах морской воды.
Она ничего не стала говорить, лишь покачала головой. Не упрекнула его. Не сказала, что отравляло ей жизнь с первого дня в Айлин-Крейге.
Мармадьюк предупреждал его: Линнет подумает, что он все еще любит ту стерву. Одноглазый пройдоха, как всегда, оказался прав. Вряд ли она когда-нибудь поверит, что ее предположения далеки от истины.
Дункан разразился проклятиями, еще более страшными, чем зловещая буря за стенами замка, но их заглушил удар грома. Линнет вскочила. Но не гром напугал ее. А Дункан. Неизвестно, услышала ли она его проклятия, но выглядел он не самым лучшим образом. И на то у него были веские причины. Он пытался найти лагерь Кеннета и его приспешников, заставить их навсегда покинуть эти края, а самого Кеннета за все его преступления отправить в самую глубокую пропасть ада. И все это ради нее.
Чтобы защитить от опасности, которую нес с собой Кеннет.
А она отталкивает его, словно от него исходит угроза.
Подойдя еще ближе, Дункан посмотрел на нее сверху вниз.
– Не хочешь сказать, что тебя мучает, не говори, но хотя бы объясни, почему ты выглядишь так, словно тебя окунули в залив.
– Я не выходила из замка, сэр. – В ее тоне прозвучали нотки упрямства. – Я была на стене, наблюдала…
– И об этом мне тоже известно, все вокруг только и говорят о твоем очередном подвиге. – Он помолчал и пригладил волосы. – Думаю, они сильно проголодались и перестали бояться убийцу.
Он не мог понять, что выражал ее взгляд: страх, гнев или жалость. Оставалось надеяться, что не жалость. Она сидела в кресле выпрямившись, глядя ему прямо в глаза.
– А что же вы? – Она, казалось, видела его насквозь, как и Мармадьюк.
– Что я? – Дункан отступил на шаг и почувствовал себя очень неуютно под ее взглядом. Она перевела разговор в другое русло, и это ему не понравилось. – Что я? – повторил он тоном, который заставил бы любого остеречься дальнейших расспросов.
– Вы убили свою первую жену?
Дункан вспыхнул от неожиданной прямоты заданного вопроса.
– А ты как думаешь? – Эти слова упали между ними, словно льдинки. Уж лучше бы она молчала. Эта девчонка выводила его из себя, как никто другой. – Разве ты не знаешь ответа на этот вопрос?
Она отвела глаза. Какое-то время тишину нарушали лишь отдаленные раскаты грома и потрескивание огня в камине.
– Знаю, – все еще глядя в сторону, сказала она наконец. – Но хочу услышать его от вас.
– Если ты знаешь ответ на такой серьезный вопрос, почему же до сих пор не можешь сказать, мой ли сын Робби?
– Все в свое время, милорд. И не мой дар подсказал мне, что вы не убивали леди Кассандру. – Она посмотрела ему в глаза. – А мое сердце.
– Сердце может обмануть.
– Не может, – ответила она, положив руки на колени и как-то странно глядя на него.
Не выдержав ее взгляда, Дункан отвернулся и пошел к кровати, сбрасывая с плеч плед. Стоя к ней спиной, он через голову стянул килт и стал снимать промокшие башмаки.
– Поступки тоже не обманывают, – прошептала она едва слышно.
– О каких поступках ты говоришь? – Он не был уверен, что хочет услышать ответ.
– О поступке того, кто понес тяжелую утрату и бережно хранит портрет своей жены у себя в спальне, – еще тише прошептала она.
Дункан быстро подошел к ней и схватился за подлокотники ее кресла с такой силой, что, казалось, они развалятся под его пальцами.
Он наклонился к самому ее лицу и отчетливо произнес:
– Ты не можешь понять, почему я оставил этот портрет, и я не хочу об этом говорить. Но запомни: то, что ты думаешь, не соответствует действительности.
