которые раньше никогда не снисходили до разговора с ним, с зеленым безусым оруженосцем, и все считали своим долгом поздравить его с победой. Но Филиппу больше всего хотелось услышать, что скажет отец, и он в растерянности оглядывался по сторонам в надежде увидеть сира Хьюго в толпе безразличных ему лиц.
Сир Хьюго стоял немного поодаль, спокойный, как всегда, равнодушно прислушиваясь к оживленной болтовне образовавшегося вокруг Филиппа кружка. Заметив устремленный на него взгляд Филиппа, он кивнул ему.
– Ты хорошо сражался, Филипп, – сказал он. – Я горжусь тобой.
На щеках Филиппа вспыхнул яркий румянец. В первый раз в жизни он слышал от отца такие слова. Но на этом поздравления не закончились. Вдруг по рядам обступивших Филиппа рыцарей пробежала волна смятения, толпа расступилась, пропуская к Филиппу двух людей. Филипп смутно слышал пробежавший по толпе ропот:
– Король! Король! Дорогу, сеньоры.
Ги де Лузиньян, король Иерусалима[39], и сопровождавший его защитник Гроба Господня, – такой титул носил второй человек – легко и величественно шли к Филиппу мимо рядов расступившихся перед ними баронов и рыцарей. Король, мужчина в расцвете лет, высокий, атлетического сложения, с густыми волосами и бородой, одаренный природой лицом исключительной красоты и звучным, глубоким голосом и к тому же обладающий прекрасными изящными манерами, – был самой яркой и импозантной фигурой в государстве. При взгляде на него сразу можно было понять, что перед вами – король.
Кивнув сиру Хьюго, Лузиньян сказал:
– Вы дали мальчику превосходное воспитание, барон. Вы уже посвящены в рыцари, юноша? – Лузиньян повернулся к Филиппу, обращая к нему вопрос, хотя ему был прекрасно известен ответ.
– Нет, ваше величество, – ответил Филипп.
– Он еще слишком молод, – объяснил сир Хьюго. – Ему всего семнадцать.
– Так молод! – воскликнул король, рассматривая Филиппа, и вдруг улыбнулся чарующе-неотразимой улыбкой, завоевавшей ему в свое время множество друзей, что, в свою очередь, помогало ему в течение долгого времени удерживать за собой трон Иерусалима. – Но, думается мне, не слишком молод, как вы говорите. Приведите его завтра ко мне перед собранием, Хьюго. Завтра.
Он повернулся и пошел прочь – толпа снова расступилась перед ним. Но человек, сопровождавший его, задержался. Сложив руки на животе, он какое-то время разглядывал Филиппа с ног до головы, словно купец, осматривающий приглянувшийся ему товар.
Нельзя было представить себе более разных людей, чем король и этот благородный барон. Насколько Ги Лузиньян был изыскан и очарователен, настолько же этот человек был агрессивно груб и напорист, и его внешность, казалось, подтверждала эти качества: крючковатый нос, далеко выдающийся вперед на темном лице, голубые глаза, сверкающие из-под кустистых бровей, воинственно торчащая вверх бородка клинышком, подрагивающая во время разговора. Голос вполне соответствовал его внешности – резкий, с хрипотцой. Говорил он короткими, отрывистыми фразами, и в интонации его сквозило нетерпение, как будто ему не хватало времени складывать слова в цветистые, вежливые фразы на восточный манер.
– Мальчишка далеко пойдет, Хьюго, – проговорил он, отводя, наконец, взгляд от Филиппа, застывшего в почтительном поклоне. – Если бы у нас было побольше таких людей… Вот с кого надо брать пример нашим пулланам, – прибавил он, ничуть не заботясь о том, что его слова могли услышать аристократы-полукровки, стоящие рядом. Коротко кивнув, он развернулся на каблуках и твердой поступью направился за королем.
– Какой такт у нашего Рено, не правда ли? – заметил сир Фульк.
– У кого? – переспросил Филипп, услышав названное сиром Фульком имя.
– Разве ты не знаешь его, мой мальчик? Что ж, таких людей раз увидишь – будешь помнить всю жизнь. Этим все сказано. Это Рено де Шатильон.
– Рено де Шатильон! – пробормотал про себя Филипп.
Невозможно было долго прожить в Святой земле и ни разу не услышать о хозяине замка Керак в Моабе, одной из самых неприступных крепостей в королевстве. Когда-то Рено высадился в Леванте, будучи простым искателем приключений без гроша за душой, но зато обладая теми качествами, которые больше всего ценятся на Востоке: он был отличным солдатом, отличающимся безоглядной храбростью, человеком, который, презирая опасность, смотрел свысока на все трудности и препятствия.
Даже годы пребывания в плену у турков не могли заглушить в нем бьющую ключом энергию и честолюбие. Он женился на одной из самый богатых наследниц Иерусалимского королевства и теперь владел роскошным и мощным замком Керак, располагающимся на южной границе Латинского государства. Крепость и ее хозяин защищали самый важный маршрут караванов, служащий основным связующим торговым звеном между севером и югом: между Иерусалимом и Египтом.
Филипп возвращался в город, осыпаемый похвалами и поздравлениями со стороны встречных всадников. Сир Фульк раздавал приглашения на вечернее торжество по случаю победы своего племянника. Филипп чувствовал, что ему предстоит длинный и изматывающий вечер, но даже это не мешало ему наслаждаться сознанием своего триумфа.
Глава 4
ВЫСОКОЕ СОБРАНИЕ
В длинной гостиной сира Фулька было тесно от собравшегося там народа, когда туда в сопровождении слуги-сирийца вошли Филипп с отцом, принявшие ванну и переодевшиеся в свежие одежды. Сир Фульк, раскрасневшийся и возбужденный, то и дело выкрикивал приветствия все прибывающим гостям, болтал без умолку, едва выслушивая ответы, рассаживал людей по местам, раздавал приказы слугам, – и вообще, находился в прекрасном расположении духа.
Филипп сел в дальнем конце комнаты, составив компанию Джосселину и еще одному молодому человеку. Джосселин, щеголяя шелковым котт и новым плащом, снова не расставался со своим платком, и Филипп заметил еще нескольких рыцарей из числа молодежи, уже успевших перенять эту новую моду.
Джосселин представил кузена сидящему рядом молодому человеку – раньше Филипп никогда с ним не
