Зря я улыбался. Джонни подался вперед. Его глаза светились энтузиазмом.
– Ты говорил, но я подумал, ты отодвинешь пенсию, хотя бы на один вечер.
Не пойму, как между лекциями, экзаменами, спортом и ребенком он умудрился найти время на благотворительность.
– Я расклею афиши, раздам билеты, стану носильщиком или вышибалой, но не проси меня выйти на сцену. Это невозможно.
Джонни сделал вид, что не слышит.
– Вечер будет в старом Паноптикуме. Он обычно закрыт для публики, и многие придут просто из любопытства, но я не могу подобрать приличной программы. Уильям, тебя сам бог послал.
Я помню его тактику со студенческих лет. Джонни будет капать тебе на мозги до тех пор, пока ты не поддашься на уговоры, только бы он заткнулся.
– Джон, я больше не выступаю, – сказал я твердо. Он покачал головой, улыбаясь, уверенный, что надо лишь правильно попросить.
– Я не верю тебе, Уильям.
– Придется, это чистая правда.
Может, он услышал что-то в моем голосе или с годами понял, что не всегда можно подчинить человека своей воле. Он откинулся на спинку стула и провел рукой по волосам:
– По крайней мере, назови причину.
– Как-нибудь в другой раз, – соврал я.
Джонни скептически смотрел на меня, его темные волосы поднялись маленькими злобными петушками.
– Так, значит? Впервые за много лет я прошу тебя об услуге, и ты отказываешь без извинений и причин?
Солнце било в окно, и на столе между нами лежала мозаика золотистых квадратов. Я повернулся и выглянул во двор, где весенний ветер шевелил верхушки платанов. Ранней весной кто-то посадил в горшках луковицы, и теперь на подоконнике подрагивали лиловые гиацинты, наполняя кухню своим ароматом. Отличное место для встреч. Здорово собираться здесь дружной компанией за большим столом, зная, что даже если проснется ребенок, он всего в двух шагах.
Я покачал головой и понизил голос:
– Я бросил карьеру не для того, чтобы досадить тебе. И на заметку: я извинился.
Мы услышали, как в замке поворачивается ключ. Прошло несколько секунд, пока Эйли снимала пальто, и наконец в дверях показалась ее голова. Волосы забраны в пучок, но ветер выбил несколько прядей, и они мягко струились по румяным, как осенние яблоки, щекам.
– Привет. – Она улыбнулась Джонни и тут заметила меня. – Ой, Уильям.
Я поднялся, надеясь, что мой окурок не вызовет семейной ссоры:
– Все нормально. Мне пора.
Эйли вошла в кухню, посмотрела на блюдце, но ничего не сказала.
– Ты уверен?
– На все сто.
Она посмотрела в другой конец стола:
– Джон?
– Отпусти его, Эйли, у него полно дел.
Она переводила взгляд с одного на другого, чувствуя напряжение между нами, но не понимая причины.
– Как Грейс?
Джон отхлебнул пива.
– Я только что смотрел, она спит.
– Хорошо. Я загляну к ней, как только провожу Уильяма.
Джон пожал плечами. Я снял куртку со спинки стула:
– Не стоит.
Но Эйли все равно пошла со мной. В коридоре она обернулась:
– Что случилось?
– Джон хочет, чтобы я выступил на его вечере, я сказал, что не могу.
– Не можешь или не хочешь?
– Не могу.
Она посмотрела мне в глаза и осторожно взяла меня за руку. Она заговорила нежно, словно увидела меня впервые:
– Уильям, что с тобой произошло?
От ее прикосновения, от ее тихого голоса на глаза навернулись слезы. Я вырвал руку:
– Ничего, я просто больше не выступаю.
– Не злись. – Эйли улыбнулась. Как ей удается переключаться с жесткого профессионализма, что я наблюдал в тюрьме, на такое сочувствие, что вся моя эмоциональная броня готова разрушиться от одного взгляда? Может быть, это потому, что она недавно стала матерью? – Я поговорю с Джоном. У него много работы и… ты же знаешь, каким он бывает, когда хочет чего-то добиться. – Она покачала головой. – Каждый раз, как мы встречаемся, кто-то из нас грубит.
Я улыбнулся в благодарность, что она сменила тему.
– Тогда в баре никто не грубил.
– Мне показалось, ты был слегка раздражен.
– Возможно.
– В общем, я рада, что мы повидались. Хотела извиниться. Я могла проявить больше сочувствия. Ты такое пережил, а я…
– Не сомневалась, что я виновен?
– …не проявила достаточно понимания.
– Ты выражаешься как адвокат.
– Хорошо. Я же адвокат.
– Мне придется идти в суд?
– Нет, если никто из них не откажется от признания.
– Чудно. – Я помолчал. – Эйли, если преступление совершено давно, есть ли польза от старых улик?
– Сложно сказать, зависит от улик, но технологии сильно продвинулись. Давно похороненные дела поднимают, расследуют заново и находят преступника с помощью анализа ДНК и тому подобного. – Она улыбнулась. – Многие из тех, кто считал, будто им все сошло с рук, сегодня шарахаются от звонка в дверь. А почему ты спрашиваешь?
– Да просто читал в газете.
Эйли посмотрела на меня с сомнением. Но без неприязни.
– Пожалуйста, подумай о вечере Джона. – Она смотрела в мои воспаленные глаза фиалковым взглядом. – Он тебя обожает. Твое участие много значит для него.
– Я подумаю. Но ничего не обещаю.
– Не обещай.
Она потянулась и поцеловала меня на прощание. Не считая моей встречи с матерью, женщина целовала меня впервые за долгое время. Мне было приятнее, чем должно быть.
Выходя из двора, я понял, что не спросил Джона, чему посвящен вечер.
Остаток дня и большую часть длинной трезвой ночи после выступления мы с Сильви придумывали, как превратить номер в супер-секси-конфетку, которую мы обещали Улле. К утру мы наконец все решили. Мы отрепетировали и разошлись по домам с чувством приятной усталости после хорошей работы.
Конечно, трюк с распиливанием – всего лишь часть нового шоу, но я радовался, что расту над собой в сравнении с тем, что я показывал в клубе у Билла. Мы придумали грандиозный финал, настоящий вызов смерти. Сомневаюсь, что публика «Хамелеона» видела что-то подобное.
