арестовать. Не носи с тобой ничего провокационного, того, что доставит тебе еще больше неприятностей. В моем кармане был пакетик стимуляторов, четверть травы, которую могут счесть первоклассной, упаковка сверхпрочных презервативов и набор порнографических фотографий, который я даже не досмотрел.
В полицейском участке Партик я встал в очередь последним. Здесь не было зеркала, но я легко мог представить, как выгляжу, – совсем не франтом. Я промок до нитки, мокрые волосы свисали на лицо. Оставалось только надеяться, что я слишком жалок, чтобы меня обыскивали. Но, глядя на процедуру обыска и уже собранную неприятную коллекцию, я понял, что надеяться не на что. Единственное, что остается, – опустить голову и ждать, не случится ли чудо.
Хорошо знакомая процедура – имя, адрес, дата рождения. Они всегда хотят это знать. Затем:
– Выверните карманы.
Вынимаю одно за другим: кошелек, перочинный нож, блокнот (запихиваю сверток через дырку в подкладку пиджака), мои ключи, ключи Маккиндлесса, мелочь.
– Поторопитесь, или мы это сделаем за вас.
Нэцкэ.
– Продолжайте.
Я взялся за конверт с фотографиями. Те, что я успел увидеть, были легальными, и они могли ненадолго занять внимание сержанта, а я попытался бы избавиться от травы. Но если они решат обыскать квартиру, я пропал.
– Мы не собираемся возиться с вами всю ночь.
Я улыбнулся, вынул конверт, и вдруг рядом появился высокий худой мужчина в синем костюме.
– Плохо себя ведем, Рильке? Сержант, мы поговорим с мистером Рильке в моем кабинете.
Я быстро сунул конверт обратно, пока его не успели забрать.
– Пускай все вещи подождут его у вас на столе. Кроме вот этой штуки – дайте-ка я получше рассмотрю.
Он взял нэцкэ и отошел, я за ним – ослабевший и обмякший, как помилованный преступник. Мои бывшие спутники проводили нас взглядами, проклиная меня, как стукача.
– Сюда.
Мы вошли в комнату в конце коридора, и я постарался взять себя в руки.
– Садись. – Он указал на жесткий стул у его стола. – И сними это идиотское пальто – с него же течет, весь пол залило уже. – Я стянул его и сложил под кресло. – Ну что, Рильке, когда ты научишься осторожности? Что, нет на свете клубов, куда ты можешь пойти, если приспичит? Там разве не удобнее? Капельку джина с тоником, немного танцулек, потом обратно, в холостяцкую квартиру, и делай там все, что угодно. Не пора ли в твоем возрасте прекратить шмыгать по кустам?
– Я плохо танцую, инспектор Андерсон.
– Всегда найдет, что ответить. Со школы такой. Посмотри на себя. Что ты с собой сделал? – Он поднял трубку телефона: – Две чашки чая, и побыстрее. – Обернувшись ко мне: – Наверное, мне все же стоило позволить им тебя обыскать. У тебя всегда в карманах есть что-нибудь интересное, Рильке.
– Тот парень, которого я встретил в парке, тоже, наверное, так подумал.
– Ты уже забыл, что закон здесь – я? Я только что спас тебя от неприятностей. Почему бы нет? Мы давно знакомы. Но это не значит, что ты можешь издеваться.
Он повертел в руке нэцкэ.
– Кошмарненькая реликвия. М-да, если она и разрешена законом, то это зря.
Вошел человек в форме, с толстой фарфоровой чашкой для Андерсона и пластмассовой для меня.
– Теперь расскажи мне, что это за штука.
Он поставил фигурку на стол между нами, с неприязнью покосившись на ухмыляющегося убийцу.
– Это нэцкэ. Японская вещица, предположительно девятнадцатого века, хотя точно датировать сложно. Раньше такие фигурки служили им чем-то вроде наших застежек на вещмешках. Японские джентльмены привязывали их к болтающимся на поясе кошелькам. Потом они стали просто украшением и успешно экспортировались. Обычно их делают из дерева или слоновой кости. Эта, как видишь, из кости.
– Я дал тебе договорить, потому что все это очень занятно. Но ты знаешь, о чем я спрашивал. Где ты ее взял?
– На работе сегодня. Разбирал один дом в Хиндланде и наткнулся на это. Завернул в носовой платок и сунул в карман. Она стоит немало.
– Вот это меня и угнетает. Взять ремесленника, нет, художника. Он ведь может создать все, что угодно, но почему-то создает вот такой кусок дряни. Знаешь, большинство задержанных, попадающих сюда, не обладают ни умом, ни остроумием – беспросветные тупицы. Иногда их жаль, но чаще они просто достают. Их слишком много, и они скучны. Лишь изредка попадаются способные на умную жестокость, как вот этот тип, сделавший такую штуку. Расскажи мне о человеке, которому она принадлежала.
– У тебя что, сегодня работы мало?
– Развлеки меня. У меня есть одна особенность, можно сказать, приобретенная в процессе работы: я привык к тому, что люди отвечают на мои вопросы. Я заметил, что обычно они предпочитают именно это другому варианту.
– Я начинаю жалеть, что ты не оставил меня там, где обыскивали.
– Это легко можно устроить.
– Ладно. Я почти ничего не знаю, поэтому в том, что скажу, вреда не будет. Сегодня начал разбирать дом в Хиндланде. После смерти владельца. Обычный случай, насколько могу судить. Его фамилия Маккиндлесс.
– Маккиндлесс. – Он проговорил это слово, поворачивая его на языке и смакуя звуки. Первые буквы звучат мягко, последние – жестче. – Маккиндлесс – это имя с историей.
– Рассказывай.
– Я не вспомню сейчас, но когда-то в полицейской колокольне это слово звенело громко. Оставь это мне – может, поищу по нему что-нибудь.
– Буду очень признателен.
– Ага, тебе интересно, да? А значит, ты нашел там еще кое-что интересное.
– Я сегодня был там в первый раз.
– Ладно, дай знать, если найдешь там труп. Веришь или нет, но в этом городке действительно есть серьезное нераскрытое преступление. Пошли, я проведу тебя через пост.
Он поднялся и проводил меня к двери.
– И еще, Рильке. – Я повернулся к нему. – Ты помог мне много лет назад, и я не забыл про это. Но не забывай и ты, что я не так уж много могу для тебя сделать.
Я посмотрел на него – стареющего полицейского в костюме – и вспомнил, каким он был в детстве.
– Я буду стараться.
– Будь паинькой.
Я забрал у сержанта свои вещи и вышел на улицу.
4. Последний кадр
Моя любовь обречена -
Смерть с Красотой обручена.
Проснувшись утром, я долго лежал и смотрел в потолок, потом поднял влажный пиджак, брошенный вчера на пол у матраса. Я залез в карман, надеясь, что табак и папиросная бумага не отсырели. Рука наткнулась на конверт со снимками. Табак оказался вполне сносным, а вот бумага склеилась и никуда не годилась. Я порыскал по комнате и нашел новую пачку, потом залез под одеяло и закурил. Вынул фотографии, добрался до тех, которые еще не видел, и замер.
Трое – двое мужчин и женщина – в подвале или погребе, на заднем плане стена, с кирпичей кое-где обвалилась штукатурка. На мужчинах монашеские балахоны, подвязанные веревкой, с длинными рукавами и капюшонами. Капюшоны отбрасывают тени на лица, скрывая их. Девушка молодая, хрупкая, на ней ничего нет, кроме тонкого серебряного браслета на запястье. Руки и ноги связаны вместе и привязаны к обоим концам длинной скамейки. Ее икры и часть спины упираются в решетку с острыми шипами, вонзающимися в тело. Веревка, стягивающая запястья, прикреплена к колесу. Монахи, поворачивая колесо, натягивают
