Платформа

– Даже и не думай,– ответила Валери.– Мне ничего не угрожает: днем я не выхожу из офиса, а вечером всегда возвращаюсь на машине.

– Мало ли, остановишься на светофоре…

– От здания «Авроры» до автострады – всего один светофор. С автострады я съезжаю у заставы Италии и сразу оказываюсь дома. Наш квартал совсем не опасен.

И действительно, в нашем Чайнатауне нападения и грабежи случались крайне редко. Как уж там китайцы управлялись, не знаю: может, у них какая собственная система наблюдения? Нас, во всяком случае, они заприметили, как только мы сюда переехали; по меньшей мере человек двадцать с нами регулярно здоровались. Европейцы селились здесь не часто, в нашем доме они составляли очевидное меньшинство. В подъезде время от времени появлялись рукописные объявления иероглифами, приглашавшие, как я полагаю, на собрания или праздники. Но что за собрания, какие праздники? Можно годами жить среди китайцев и так ничего о них и не узнать.

Я все-таки разыскал брата того художника, он обещал выяснить и два дня спустя перезвонил: есть, дескать, приличный револьвер в хорошем состоянии с порядочным запасом патронов за две тысячи франков. Надо только его регулярно чистить, чтобы в нужный момент он не подвел. Я изложил все это Валери, но она и слушать не захотела.

– Я все равно не смогу выстрелить,– ответила она.

– А если тебе будет грозить смертельная опасность?

Она покачала головой и повторила:

– Нет, это исключено.

Я не стал настаивать.

– Когда я была маленькой,– сказала она как-то в другой раз,– я даже курицу не могла убить.

По правде говоря, я тоже; но мне казалось, что человека застрелить проще.

За себя я, как ни странно, нисколько не боялся. Правда, я почти и не сталкивался с этими

бандами варваров,

если только в обеденный перерыв, когда ходил прогуляться в Ле Аль, но там порядок обеспечивали столько различных служб (жандармерия, полиция, охранники, нанимаемые ассоциацией коммерсантов), что теоретически опасаться было нечего. Я бродил под бдительным присмотром людей в форме и чувствовал себя как зверь в зоопарке Туари. Я не сомневался, что в отсутствие стражей порядка стану легкой добычей, хотя и неинтересной: выглядел я заурядно, одет как среднеоплачиваемый чиновник – вряд ли кто обратит на такого внимание. Меня эти юные выходцы из

опасных слоев

тоже нисколько не привлекали, я их не понимал и понять не стремился, увлечениям их не симпатизировал, ценностей не разделял. Сам бы я и мизинцем не пошевельнул, чтобы приобрести часы «Ролекс», кроссовки «Найк» или новую модель BMW Z3; мне, собственно, никогда не удавалось обнаружить разницу между фирменными товарами и обычными. С точки зрения общества, я был, разумеется, неправ. Я отчетливо сознавал, что принадлежу к меньшинству, а следовательно, заблуждаюсь.

Должно

же, понятно, существовать различие между рубашками «Ив Сен-Лоран» и остальными, между ботинками «Гуччи» и «Андре». Различия этого не замечал я один, вероятно, в силу какой-то своей ущербности, и, значит, гордиться мне было нечем и осуждать мир не за что. Не может же слепой заделаться экспертом по живописи постимпрессионистов. Своей неумышленной слепотой я ставил себя вне реалий современной жизни, реалий весьма существенных, коль скоро они порождают такие страсти и толкают на преступления. Полудикие юнцы инстинктивно тянулись к красоте; их стремления, таким образом, надо признать похвальными и соответствующими социальным нормам; требовалось только найти более адекватный способ их выражения.

Между тем, если вдуматься, Валери и Мари-Жанна, единственные женщины, ощутимо присутствовавшие в моей жизни, проявляли полнейшее безразличие к блузкам «Кензо» и сумочкам «Прада»; насколько мне известно, они покупали вещи, не обращая внимания на этикетку. Жан-Ив, самый высокооплачиваемый человек из всех моих знакомых, отдавал предпочтение поло «Лакост», но делал это в некотором роде машинально, по старинной привычке, не удосуживаясь проверить, не обошел ли его излюбленную фирму какой-нибудь новомодный конкурент. Некоторые сотрудницы в Министерстве культуры, которых я знал в лицо (да и то не очень хорошо, поскольку от встречи до встречи успевал забыть их имя, фамилию, должность и само лицо), покупали

дизайнерскую одежду,

но у молодых никому не известных модельеров, выставлявшихся в одном-единственном бутике в Париже; а случись этим дизайнерам прославиться, министерские дамы расстались бы с ними без сожаления.

«Найк», «Адидас», «Армани», «Вюиттон» обладали, однако, неоспоримым могуществом; при необходимости я мог легко в этом убедиться, открыв розовые страницы «Фигаро». Но кто же именно, кроме юнцов из предместий, обеспечивал этим фирмам успех? Существовали, стало быть, какие-то слои общества, о которых я понятия не имел; если, конечно, речь не идет банальнейшим образом о богатеях из стран третьего мира. Я мало путешествовал, мало жил и потому, совершенно ясно, плохо разбирался в современном мире.

Двадцать седьмого сентября состоялось собрание одиннадцати руководителей курортных городков «Эльдорадор», созванных по такому случаю в Эври. В принципе подобные мероприятия проводились каждый год, чтобы подвести итог летнего сезона и наметить планы на будущее. Но на этот раз собравшихся ожидали серьезные перемены. Три городка переходили в другие руки – контракт с Неккерманом уже подписали. А еще в четырех клубах – тех, что отводились «Афродите»,– руководителям предстояло уволить половину персонала.

Валери на собрании не присутствовала, она встречалась с представителем «Италтрава», знакомила его с новым проектом. По сравнению с Северной Европой итальянский рынок очень раздроблен: «Италтрав» хоть и являлся первым туроператором Италии, его капитал не составлял и десятой доли TUI; тем не менее соглашение с ним помогло бы обеспечить дополнительный приток клиентов.

Она вернулась со встречи около семи часов; Жан-Ив сидел один у себя в кабинете; собрание только что закончилось.

– Как они восприняли?

– Плохо. Я их понимаю – они же чувствуют, что и сами на волоске.

– Ты собираешься менять руководителей?

– Новый проект лучше запускать с новой командой.