— Схватили меня трое. В переулке — как раз, когда я решил сократить путь назад.
Я даже застонал — не мысленно, а вслух. Ну что, что я говорил?!
— Кай, признаю твою правоту и собственное легкомыслие. Поверь лишь в одно: если бы меня хотели убить, я нашел бы в себе силы избавиться от преследователей. Кстати, их соглядатай шёл за мной от самого порога твоего дома.
— Что?! Ты знал? Знал, и всё равно!.. — я вскипел.
— Разумеется, знал. Начнём с того, что какие-то сомнительные личности подстерегали нас ещё на подъезде к Оваре. Ах да, я не говорил! Кай, твои гримасы выглядят пугающе… не злись на меня! Бедняги проспали наше приближение, да и ты почивал. Я просто запамятовал поделиться такой малостью. Принял за обычный разбойный люд. Но повышенное внимание к моей ничтожной особе в самой столице напомнило о них. Повторяю, ничто не угрожало здравию твоего… подопечного, а вот любопытству… в результате я поступил так, как поступил. Не придумал ничего лучшего, как разрешить себя похитить. Хозяин громил — и, наверняка, владелец дома, в который меня привели — ожидал в паланкине, куда меня втолкнули, предварительно завязав глаза. Он сообщил, что одна личность, желающая остаться неизвестной, мечтает со мной поговорить, и был достаточно вежлив, чтобы я почувствовал себя скорее заинтригованным, нежели напуганным.
В доме какие-то слуги проводили меня в маленькую комнатушку с парой шёлковых подушек на полу, сдёрнули повязку, предложили дрянного чаю и оставили в обществе охранника. Уже пригубив напиток, я осознал всю глубину своего заблуждения! У хороших людей и чай вкусный.
Фусумы сомкнули наглухо, выглянуть наружу не позволили. Во всём же прочем отношение было равнодушно-угодливым. Неприятное сочетание, вкупе с плохим чаем.
Спустя некоторое время повязку надели снова, и в комнату вошёл человек. Поначалу он был на редкость приторен и многословен, извиняясь за 'не оговорённое заранее приглашение в гости' (так он выразился) и сопряженные с этим неудобства. Наш разговор отнял немало времени, я ограничусь тем, что таилось за цветистостью речи.
Этот человек знал, кто я — он недвусмысленно об этом заявил. Знал, но… не верил! Ты только вообрази! Считал, что я проходимец, обманывающий людей лживыми толкованиями сновидений. Мошенник из разряда тех, что за пять кусочков меди всучивают незадачливому прохожему амулет вечного блаженства. Его надменность под маской любезности, уверенность в собственной значимости и непогрешимости — всё это развеселило бы меня, но слишком уж попахивало неприятностями. Он даже заподозрить не мог, что в слухах о торговце диковинками, которые способны избавлять посетителей от дурных снов и приносить удачу, может быть сокрыта толика истины. К сожалению, люди, не способные держать язык за зубами, среди знати встречаются чаще, чем среди простого народа. Сами они безобидны, но их истории становятся известны другим, не всегда заслуживающим помощи.
Таких людей лучше избегать. Они видят вокруг себя лишь обман и злонамеренность, ибо корыстны и недобры сами. Никогда не поверят, что в чьей-то душе могут править иные законы. Я не стал переубеждать его — сразу почувствовал, что этот человек видит меня одной из фигурок в игре, которую честной не назовёшь. По манере его речи, по властности в голосе, по непримиримости суждений я понял, что имею дело с высокопоставленным сановником из тех, чьим просьбам не отказывают.
Я вежливо слушал и кивал, пока он не перешёл к делу. Заключалось оно в том, чтобы выслушать о ночных видениях одного господина, а затем, испросив сутки на размышления, дать им объяснение. О дальнейших замыслах он не распространялся, но, полагаю, такого расчётливого и приземлённого человека могла заинтересовать и возможность вмешаться в толкование. Да, обман Сына Пламени и был его целью. В этом я убеждён. А ты, смотрю, был готов услышать нечто подобное?
— А чему тут удивляться? — пробормотал я.
И действительно — чему? Если похититель знал, кто мой гость на самом деле, то наверняка понимал и зачем я привёз его в Овару, и чьему приказу следовал. А это приводит к весьма неутешительным умозаключениям… Но сначала следует убедиться в их правоте, поскольку ошибка губительна для всех нас.
Тем временем юмеми продолжил изложение событий.
— Я долго уклонялся от прямого ответа, делая вид, что предложение вовсе мне не претит, желая выслушать подробности, получить какую-то зацепку к пониманию происходящего. И отказался только, когда извлёк из него все сведения.
— Отказался? — изумлённо перебил я. — Это же самоубийство!
— Ты считаешь меня способным злоумышлять против божественной государственной власти? — холодно осведомился Ю.
Не знаю, как насчёт 'злоумышлять', но мыслить о ней дурно ты вполне способен!
— Я не испытываю трепета, только и всего, — возразил он. — Нынешнее правление — последняя монетка в связке ей подобных, которая ничем не хуже иных. Кроме того, что за ней — только узелок. И последствия этого правления тоже будут вполне закономерными… Но ты прав, отказался я по другой причине.
Личной, конечно же? И что за странные мысли, так опасно подтверждающие дядины слова? 'Остался год, один лишь год…'
— А разве я не имею права на самолюбие? Не хватало ещё лицемерить перед императором, подчиняясь приказу какого-то бесчестного чиновника! Из тех, для кого с высоты собственного величия мир кажется слишком мелким, вот они и не способны его разглядеть. Нет уж, если и лгать — то по собственному желанию! А я никогда не лгу!
Ишь, как его задело! Голос звенит от праведного негодования, эхом отражается от стен, перекатывается по каменным плитам пола. Хорошо, что нас никто не слышит. Как бы мне хотелось, чтобы при беседе с Сыном Пламени юмеми проявил хоть толику благоразумия, приправив её крупицей чинопочитания! Если доживёт до означенной беседы.
— Ты хотя бы мог наобещать этому вельможе рай на земле! Вернулся бы живым и здоровым, а нам выложил всю правду. Это не обычная ложь во имя самосохранения! Это долг перед престолом, как ты не понимаешь?
— Сказать по правде, я об этом уже подумывал, — со вздохом признался Ю. — Но что, если меня попросту проверяли на честность? По распоряжению самого Сына Пламени.
А ведь такая хитрость — в духе моего троюродного дядюшки…
— Исходя из этих соображений, я витиевато сказал «нет», и тогда в ход пошли сначала уговоры, а затем — угрозы, — продолжал пленник. — И куда только испарилось былое высокомерие? Важный господин даже не предполагал столкнуться с несговорчивостью в том, кого уже видел послушным и благодарным исполнителем своей воли. Итоговой мерой воздействия стала прогулка вниз по ступенькам и заключение под стражу, которая, к счастью, не балует меня своим обществом, предпочитая бросать монетки за дверью.
Вчера он наведывался снова — узнать, не изменилось ли моё мнение. Тогда я решил, что задерживаться в доме, где перестали подавать чай, а вскоре и на воду поскупятся, было бы вежливостью, которую никто не оценит. И, в первую очередь, я сам.
Боги, его надо вытащить как можно быстрее! Взглянуть бы ещё, что с ним!
— Тебя не били?!
В голосе юмеми прозвучал смешок.
— Нет. Полагаю, я должен предстать перед императором в заслуживающем доверия виде, а синяки тому не способствуют. Да и лишить еды и питья пока только грозились, так что некоторым временем ты располагаешь.
— Временем — это хорошо, но… — я задумался. — Где ты находишься — неизвестно, как зовут хозяина дома — тоже. Кто его таинственный посетитель — могу предположить, но… Ой!
— Что, ой?
— Вот бы услышать его голос?
— Умница. Некоторые люди обладают способностью внушать уважение ко всему человечеству. Собирался намекнуть, но рад, что ты дошёл до этой мысли самостоятельно. Услышишь, не торопись. Мы пока не прощаемся.
Подумать только — даже сейчас воспитывает! Или… или юлит, а на самом деле ему это и в голову не пришло!
— Ах, неужели ты думаешь, что я не осознаю всех возможностей Юме? Тот, кто повелевает снами, сохраняя при этом ясность рассудка, способен облечь в видение любое воспоминание. И показать его другим. Даже у тебя получается! Иначе как бы я узнал, что произошло в твоем детстве? Ведь я лишь подтолкнул тебя, не более. Указал направление. А двигался ты сам.
Об этом стоит поразмыслить на досуге. Значит, и я могу вызывать в сновидениях образы прошлого, даже показывать их окружающим? И со временем овладею всеми тонкостями искусства!..
— Нет, Кай. Я не смогу стать твоим наставником, а ты — моим учеником. Об этом у нас уже заходил разговор, и мне казалось, что я выразился однозначно.
Но почему?..
— Потому что, если уж обучать — то всему, что ведомо, без утайки. А это невозможно по причинам, которые я не могу тебе пока растолковать. Делиться же крохотной горсточкой знания кажется мне недостойным как по отношению к тебе, так и по отношению к самому знанию. Хуже неполных сведений лишь искажённые, а вторые как раз и проистекают из первых.
Неужели у меня нет способностей?..
— Ты очень одарённый человек, Кай. Но есть вещи, на которые не способен никто.
— А ты сам!.. — я даже вскрикнул.
— Я — совсем другое дело, — важно произнёс юмеми.
Ах, и он ещё обвинял того придворного в надменности!
— Во-первых, не обвинял, а пытался предоставить как можно больше полезных сведений. Во-вторых, верь мне. Высокомерие здесь не при чём.
Верить-то я могу, а вот доверять…
— Если не доверяешь, то прекрати тратить время на поиски. Пусть всё идёт своим чередом.
Вот ещё! Брошу я тебя, как же… Обойдёшься! И не смей пробивать меня на жалость, слышишь? Я не сямисэн, чтобы на мне играть! Просто… просто я расстроен.
Надеялся, что ты исподволь меня обучаешь, посвящая в истины, неведомые другим. Убедился, что во мне есть что-то, чего они лишены, принял собственную отличность от окружающих, даже от Ясу. Поверил в то, что нас объединяет тайна. Что в мире есть чудеса, море чудес, которое мне ещё предстоит переплыть. Гора загадок, которую мне ещё предстоит сдвинуть с привычного места. Деяния, ожидающие моей руки. И главное, самое главное — что в мире есть то, во что можно просто верить. Верить — и только, не пытаясь осмыслить, определить значение и цену. Как же это согревало сердце, наполняло привычное существование сокровенным смыслом! А теперь…
— Всё это и называется верой в чудо. — Если бы я мог видеть Ю, то наверняка заметил бы улыбку, скользнувшую по его губам и тотчас же спрятавшуюся, словно ящерка под камень. — Дар понимания необъяснимого и стремление его постигнуть. Свобода восприятия мира таким, каков он есть. Твоя сила и твоя слабость. Твой путь. Неужели ты готов сойти с него ради жалкой горстки каких-то снов?
Но… не понимаю, ты же… ты же сам только что?..
— Я сказал, и повторю снова, что не буду лепить из тебя юмеми. Вообще, лепить что-то из другого человека — неблагодарное занятие. Ввиду упрямого, не поддающегося воздействию вещества… или же, напротив, излишне податливого, которое никакую форму не держит. Я понятно выразился?
— Нет!!!
— Об этом я и говорил…
— Так объясни по-человечески! — я окончательно утратил нить разговора.
Ю вздохнул.
— Ну зачем обучать тебя всем премудростям Мира Сновидений, если твоя тропа пролегает по Миру Яви? Рассказать о том, что может пригодиться — с радостью! Но зачем вдаваться в подробности? Ты и без того уже столько знаешь…
