предварительно не показала мне, насколько достоверно умеешь лгать. — Он неожиданно наклонился вперед. Застигнутая врасплох, она машинально отпрянула. — Однако ты забываешь одну маленькую деталь — я видел панику в твоих глазах, чувствовал охватившее тебя напряжение, когда Сергей поднял набросок. Ты играешь в серьезные игры, и я хочу знать — в какие.
Он ступил на очень опасную для нее почву. Ей необходимо увести его подальше, даже если для этого придется перейти на зыбучие пески.
—
Его серые глаза изучали ее лицо.
— Ну и?
Элли оперлась спиной о стену. Неожиданно севшим голосом она ответила:
— Ты сам сказал: тебе невыносима была мысль, что ты остался с носом. Твоя гордыня не могла этого выдержать. Поэтому ты придумал себе повод преследовать меня. Вот она, правда, почему бы тебе не признаться?
К ее немалому удивлению, он кивнул.
— Признаюсь. Я
Элли усмехнулась.
— Ты себе даже не представляешь, насколько патетично это звучит. И снова ложь. Тебе изначально нужен был не образец совершенства и добродетели, а обычная женщина из плоти и крови, женщина сексуально привлекательная, женщина, способная завести тебя. Поэтому не пытайся убедить меня, что тебе нужно было нечто большее. Единственное, чего ты хотел, это секс.
Она подняла руку, не позволяя ему перебить себя.
— Да, может быть, ты и хотел замаскировать свои низменные желания кое-какой романтикой, чтобы уж наверняка покорить меня. Даже поначалу изображал холодность, чтобы заинтриговать. Но факт остается фактом — ты хотел, чтобы я сама мечтала прыгнуть к тебе в постель. И не пытайся отрицать. Ты просто с ума сходишь оттого, что тебе это не удалось. Вот что по-настоящему задело тебя. Вот почему ты отправился в эту сумасшедшую погоню за мной. — Помолчав, она ядовито добавила: — Но ты только теряешь время. Для тебя это всего лишь охота, возбудившая твои древние инстинкты, поскольку добыча не спешит попасться в твои сети.
В первые несколько минут после ее монолога Дрейк не проронил ни слова. Он думал о том, что обычно, когда женщины злятся, их лица становятся жесткими, перекошенными, весьма неприятными, и тот факт, что разъяренная женщина кажется еще более прекрасной, — скорее нонсенс. Гневный румянец подчеркивал высокие скулы Элли, а огонь, полыхавший в голубых глазах, делал их подобными сапфирам. Она и в спокойном состоянии была очень красивой девушкой, но сейчас, когда ее переполняли эмоции, казалась еще прекрасней. Только, к сожалению, это не те эмоции, которые ему нужны. Лучше бы она так завелась от страсти, а не от ярости.
— Элли, я никуда не уеду, так что тебе придется смириться с этим и извлечь из ситуации возможную выгоду.
— Здесь нет и не может быть никакой выгоды. Уверена, что когда ты вломился в мой дом, то успел заметить: тут только одна кровать. И, разумеется, я не собираюсь ни с кем ее делить, какие бы похотливые мысли ни бродили по твоей единственной извилине.
— Зато я вижу здесь полно подушек. Я великолепно устроюсь в креслах.
Элли чуть не поперхнулась от его наглости.
— Возможно, в нашей беседе ты упустил одну малость — тебя не приглашали оставаться с ночевкой.
— Разве ты не собираешься меня пригласить?
— Нет!
— Ну вот, теперь видишь, почему я не стал спрашивать у тебя разрешения. — Заметив ее сжатые кулаки, он продолжил уже более ласково: — Знаешь, ты сэкономишь много нервов и себе, и мне, если скажешь, что задумала. Может быть, я даже смогу помочь тебе.
Ну да, конечно, мысленно усмехнулась Элли. Можно представить, что за «помощь» ты предлагаешь. Либо ты, исполненный чувства гражданского долга, побежишь к властям, либо обманешь меня, и я в лучшем случае останусь ни с чем. Рассмеявшись, она сказала:
— Ты хочешь помочь мне осматривать монастыри и кремли, художественные выставки и музеи? Потому что именно этим я и собираюсь заниматься.
— Можешь протестовать сколько угодно, Элли, но тебе не разубедить меня, я знаю: ты что-то задумала. Почему ты отвергаешь мою помощь?
Элли предпочла притвориться, что не расслышала последнего вопроса, и нетерпеливо пожала плечами.
— Знаешь что, Дрейк, ты становишься жутким занудой. Правда, я успела понять это еще в Москве. Помнишь, как ты осуждал мою одежду, как не давал мне ни шагу ступить одной вечером? Боже, это было ужасно!
Элли увидела, как застыло его лицо, и испугалась, не зашла ли слишком далеко, но, наверное, он и впрямь толстокожий, поскольку единственное, что она от него услышала, было: «Возможно, у меня имелись причины».
— Чушь. Ты из той породы мужчин, которые в отношениях с женщинами, даже чужими, обожают диктат.
— Но я не хочу, чтобы ты была чужой, — подчеркнул Дрейк.
Элли подняла на него глаза, и неожиданно между ними вспыхнули те же самые чувства: напряжение отчаянного желания, болезненная потребность в удовлетворении. Так и должно быть, подумала Элли, если он настолько потерял из-за нее голову. Но что удивительно, ей совсем не страшно. Она не испытывает ни малейшего страха перед тем, что он потеряет самообладание и возьмет ее силой. Хотя он запросто может это сделать. Он намного, намного сильнее ее, а дача расположена на приличном расстоянии от других домов, и если она будет кричать, никто не услышит. Но Дрейк слишком интеллигентный человек, чтобы опуститься до этого; кроме того, чем больше Элли узнавала его, тем больше убеждалась, что он никогда не обидит ее, по крайней мере физически, хотя эмоционально уже успел.
— Я не хочу, чтобы ты оставался, — повторила она.
— Прости, но у тебя нет выбора.
— Если бы мы были в Англии, я бы позвонила в полицию, и тебя бы вышвырнули вон, — пригрозила она.
— Но мы в России, и у тебя нет никакой возможности вызвать милицию, поскольку ты не хочешь, чтобы они узнали о том, что ты замышляешь. Разве нет?
Элли устало вздохнула, собравшись в очередной раз заявить ему, что он не прав, но Дрейк перебил ее:
— Элли, это не страшно, что ты не хочешь рассказывать мне, я уже смирился. Но здешние власти не особо жалуют иностранцев, нарушающих законы. Ты подвергаешь себя колоссальному риску. И прежде чем предпримешь очередной шаг, пообещай мне, что десять раз подумаешь. Пожалуйста, не подвергай себя опасности. Если тебя поймают, то самое лучшее, что с тобой может произойти, так это высылка из страны. — Он на некоторое время замолчал, чтобы подчеркнуть смысл своих слов. — А худшее — ты можешь остаток своих дней провести в русской тюрьме.
Элли в страхе уставилась на него, холодок пронзил все тело — она неожиданно осознала, что ее затея может не оказаться тем замечательным приключением, каким представлялась вначале, а иметь серьезные последствия. На миг она даже засомневалась, не отказаться ли от своего приключения, даже собралась уже рассказать Дрейку о задуманном.
Но тут он заявил:
— Я волнуюсь за тебя, Элли.
Дрейк видел, как изменилось выражение ее лица, думал, что вот-вот сломает ее сопротивление, но на