человека, который нуждался бы в ней. У нее были свои надобности, но, хотя Блэк понимал, в чем они состоят, и играл на этом, он не мог использовать их против нее. Художник знал о ее страхах и одиночестве, но еще не раскрыл того единственного, что повергало ее в ужас.
И этот ужас подступил к ней сейчас, когда она шла по тенистому саду на вершине холма, созданному богатством и дешевым крестьянским трудом на бедной, истощенной земле Калабрии, Землю для лужков и клумб местные женщины приносили в корзинах. Каменщики вырубали в склонах холма террасы, которые засаживались виноградниками, апельсиновыми деревьями и оливами. Земля уже много столетий принадлежала семейству Санктис, и крестьяне исправно платили дань. Неаполитанские художники покрасили степи и лепные потолки виллы перед тем, как граф Габриэль де Санктис привез в Италию жену – англичанку; тогда же виллу украсили новые картины, статуи, фарфоровые сервизы.
Вокруг виллы появилась стена, дорогу перегородили кованые ворота, обеспечивая ее уединение. Граф лично подбирал прислугу. Земля и дом со всем содержимым стали его свадебным подарком, уютным гнездышком, где можно было отдохнуть после суеты Рима: Габриэль де Санктис поднимался все выше и выше в администрации Дуче. Для дочери дипломата, только-только вышедшую в свет, происходящее напоминало сказку, но ужас охватил ее у этих ворот, да так и остался с ней.
Габриэль де Санктис давно умер, покончив с собой в Ливийской пустыне. В последующие годы дюжина разных мужчин заменили графа, но никто из них не смог избавить нервную англичанку от бесконечного кошмара.
Потом появился Джакомо Нероне. В этом саду, в такое же утро, она смирила гордыню и молила его изгнать из нее дьявола. Он отказался. В конце концов графини отомстила, но месть эта принесла лишь новые муки: жуткие сны в большой постели, призраки, выглядывающие из-за олив и апельсиновых деревьев. Со временем Анна-Луиза нашла способы бороться с ними. Таблетки приносили глубокий сон, а Николас Блэк отвлекал ее днем.
Но теперь речь зашла о приезде нового человека: священника из Рима, получившего задание перетрясти прошлое, вызнать все, происшедшее давным-давно, любой ценой, чего бы это не стоило свидетелям тех событий. Он будет жить в ее доме и есть за ее столом. Он будет спрашивать и выпытывать, и даже закрытая дверь ее спальни не станет для него преградой.
И внезапно ее покинули силы, накопленные было во время утренней ванны. Едва переставляя ноги, Анна-Луиза дотащилась до увитой зеленью беседки у самой границы оливковой плантации. Посередине беседки на каменном постаменте высилась небольшая статуя танцующего фавна, перед ней, у зеленой стены, стояла деревянная скамейка. Графиня села, закурила, жадно вдохнула табачный дым, почувствовала, как медленно спадает напряжение.
Теперь она все поняла. Она слишком долго бежала. Но не могла избавиться от страха, засевшего в собственной душе. Этому должно положить конец, иначе ее захлестнет черная бездна безумия, как случалось с теми женщинами, что приходят к климаксу несчастными и неподготовленными. Но как же прикончить страх? Взломать все двери, открыться инквизиторам, пройти через чистилище исповедальни? Она и раньше пыталась это сделать, но потерпела неудачу.
Был еще один выход, мрачный, но надежный: флакон с покрытыми желатином капсулами. Одна или две погружали ее в глубокий сон. Все сразу – отправили бы на тот свет. Такой шаг стал бы последней каплей мести Джакомо Нероне, мести телу, которое предало ее ему, и его – ей.
Но время для этого шага еще не пришло. Пока. Пусть священник появится на вилле. Может, он не будет слишком настырен, и возникнут новые варианты. Если же будет… что ж, флакон всегда при ней. А потом ее найдут такой же прекрасной, какой бывает она каждое утро после ванны.
ГЛАВА 4
Для Блейза Мередита дни, проведенные в доме епископа, стали счастливейшими в жизни. Хладнокровный по натуре, он начал постигать смысл мужской дружбы. Сдержанный и замкнутый, впервые ощутил величие доверия, благодать разделенной уверенности. Аурелио, епископ Валенты, понимал людей и умел расположить их к себе. Одиночество и мужество гостя глубоко тронули его, и с тактом и сочувствием он принялся укреплять возникшие между ними узы дружбы.
Утром он вошел в комнату Мередита с толстым фолиантом, содержащим результаты предварительного расследования по делу Джакомо Нероне. Священник, бледный, с потухшим взглядом, сидел на кровати, поставив на колени поднос с завтраком. Епископ положил фолиант на стол, подошел и сел на краешек кровати.
– Тяжелая ночь, друг мой?
Мередит слабо кивнул:
– Немного хуже, чем обычно. Вероятно, сказалась долгая дорога и волнение. Извините меня. Я надеялся присутствовать на вашей мессе.
Епископ, улыбаясь, покачал головой:
– Нет, монсеньор. Теперь вы под моим началом. Я запрещаю вам появляться на всех мессах, кроме воскресной. Вы будете спать допоздна и ложиться пораньше. А если я узнаю, что вы слишком много работаете, то отлучу вас от этого расследования. Вы приехали в деревню. Подумайте и о себе. Вдохните аромат земли, цветущих апельсиновых деревьев. Пусть пыль библиотек покинет ваши легкие.
– Вы так добры, – пробормотал Мередит. – Но у меня очень мало времени.
– Тем более необходимо потратить хотя бы часть на себя. И на меня тоже. Не забывайте, я такой же иноземец в этих краях. Мои коллеги – хорошие люди, но порядочные зануды. Я хотел бы кое-что показать вам, услышать ваше мнение по некоторым вопросам. Что же касается этого, – епископ указал на толстый, в кожаном переплете фолиант, – вы сможете ознакомиться с ним в саду. Добрая его половина – риторика и повторения. Остальное вы переварите за пару дней. Люди, которых вы захотите увидеть, находятся в часе езды на машине. Она в вашем распоряжении вместе с шофером.
Удивленная улыбка осветила бледное лицо Мередита:
– Вы так добры ко мне, что я нахожу это странным. В чем дело?
Епископ улыбнулся в ответ:
– Вы слишком долго прожили в Риме, мой друг. И забыли, что церковь – единая семья, а не бюрократический механизм. К сожалению, это знамение времени и не слишком приятное. Наступил век машин, и церковь чересчур увлеклась ими. Чего только не найдешь сейчас в Ватикане! И калькуляторы, и телетайпы, напрямую связанные с биржей.
Несмотря на слабость, Мередит не мог не рассмеяться. Епископ довольно кивнул.
– Так-то лучше. Смех не повредит. Нам необходимы сатирики, чтобы мы не потеряли чувства меры.
– Папа, вероятно, покарает их за клевету, – сухо ответил Мередит, – а то и обвинит в ереси.
– Inter faeces et urinam nascimur[7], – процитировал епископ. – Это изречение правомерно отнести и к папам, и кардиналам, и к калабрийским проституткам. Мы станем только лучше, посмеявшись над смешным, поплакав над печальным. А теперь заканчивайте завтрак и давайте пройдемся по саду. Я потратил на него массу времени и хочу, чтобы англичанин оценил плоды моих трудов.
Часом позже, приняв душ и побрившись, Мередит вышел в сад, захватив с собой толстый фолиант. Ночью был дождь, но небо уже очистилось. Пахло влажной землей, вымытыми листьями, распустившимися цветами. Жужжали пчелы, вдоль дорожек чинно выстроились левкои. Словно впервые Мередит видел красоту вечно обновляющейся природы. Как хотелось ему слиться с ней, обратясь в дерево, врывшееся корнями в землю, иссеченное ветром, искусанное морозом, однако дождавшееся дождя, солнца, весеннего тепла, чтобы расцвести вновь. Но нет. Слишком долго прожил он в библиотечной пыли и, когда придет время, там его и похоронят. Ни один цветок не вырастет из его рта, как вырастают они из ртов мирян, и корни не сплетутся у его сердца. Тело положат в свинцовый гроб и опустят в склеп кардинальской церкви, где оно будет плесневеть до судного дня.
Вокруг олив зеленела трава, от земли веяло теплом и спокойствием. Мередит снял сутану, расстегнул рубашку, сел, прислонившись спиной к стволу, раскрыл фолиант и углубился в чтение.
«Предварительно полученные сведения о жизни, добродетелях и чудесах, приписываемых слуге божьему Джакомо Нероне. Собраны по требованию и по поручению его светлости Аурелио, епископа Валенты, в провинции Калабрия, Джеронимо Баттистой и Луиджи Солтарелло, священниками той же епархии».
