никогда не приносили пользы. Это не священник, а коммивояжер, расхваливающий свой товар. Лучше б ему хоть немного задуматься, прежде чем открывать рот».
Но калабриец разошелся вовсю, а присутствие коллеги лишь распалило его красноречие.
– Не зря Рим называют Святым городом. Душа великого Папы охраняет его днем и ночью. Конечно, не все святые собраны в Риме. Нет! Даже в нашей маленькой провинции есть святой… пока официально не признанный, но настоящий. Да, настоящий!
Блейз Мередит мгновенно насторожился. Раздражительность сняло, как рукой. Он с нетерпением ждал продолжения.
Уже начато дело о приобщении его к лику блаженных. Джакомо Нероне. Вы, возможно, слышали о нем? Нет? О, это странная и удивительная история. Никто не знает, откуда он пришел, но в один прекрасный день он появился в деревне, будто посланный Богом. Собственными руками построил маленькую лачугу и посвятил себя молитвам и добрым делам. В конце войны партизаны-коммунисты захватили деревню и умертвили его. Он умер мучеником, защищая веру. Исцелялись страждущие, раскаивались грешники. Все это знаки благоволения Господа нашего.
Блейз Мередит открыл глаза.
– Вы знали его, святой отец? – спросил он.
Калабриец ответил коротким, подозрительным взглядом.
– Знал ли я его? Лично – нет. Хотя много о нем слышал. Сам я из Козенцы. Это соседняя епархия.
– Благодарю вас, – вежливо ответил Мередит и закрыл глаза.
Калабриец откашлялся, встал и вышел в коридор. Мередит воспользовался его отсутствием, вытянул ноги, откинул голову на спинку сидения. Он не раскаивался в содеянном. Более того, ему не хотелось слушать подобные разглагольствования, этот церковный жаргон, позорную риторику, ничего не объясняющую, затеняющую истину. Одни вопросы и ни одного ответа. Массивный фундамент обоснований и откровений, на котором зиждилась церковь, сводился к ритуальным заклинаниям, бесформенным, бесполезным, фальшивым. Мятная набожность. Она не обманывала никого, кроме тех, кто распространял ее, приносила успокоение разве что старухам, да девочкам-подросткам, но пышно расцветала именно там, где церковь занимала наиболее прочные позиции. Она словно метила распутников, соглашателей, приспособленцев среди духовенства, тех священников, что предпочитали проповедовать религиозное рвение, а не искать решений встающих перед их паствой моральных и социальных проблем. Она скрывала глупость и недостаток образования. Она оставляла людей беззащитными перед вселяющими ужас таинствами: болью, страстью, смертью – последней, пожалуй, наиболее страшной из всех.
Смуглолицый калабриец вернулся, покрутил пуговицы сутаны и решил вновь завоевать внимание аудитории и уважение сидящего рядом священника. Он шумно высморкался и похлопал Мередита по колену:
– Вы из Рима, монсеньор?
– Да, из Рима, – резко ответил Мередит, недовольный тем, что его потревожили, но упрямый калабриец не желал угомониться.
– Но вы не итальянец?
– Нет. Я англичанин.
– А вы приехали в Ватикан? Паломник?
– Я там работаю, – холодно ответил Мередит.
Калабриец широко улыбнулся:
– Вам повезло, монсеньор. Мы, бедные крестьяне, лишены тех возможностей, что открыты перед вами. Мы обрабатываем каменистую землю, в то время как вы пасетесь на тучных пастбищах Святого города.
– Я нигде не пасусь, – отрезал Мередит. – Я – служащий Конгрегации ритуалов, и Рим не святее Парижа или Берлина. А если там больше порядка, то лишь потому, что Папа настаивает на своих правах, сохраняя Риму статус центра христианства. Вот и все.
Хитрый калабриец предпочел не заметить резкости Мередита и с жаром ухватился за новую тему.
– Как это интересно, монсеньор! Ваш кругозор, разумеется, значительно шире моего. Но я всегда говорил, что простая деревенская жизнь предлагает более короткий путь к святости, чем суета огромного города. Вы работаете в Конгрегации ритуалов. Возможно, имеете дело с документами, касающимися приобщения пострадавших за веру к лику блаженных и святых. Вы согласны со мной?
Мередит понял, что угодил в ловушку. Его втянули в разговор, который будет продолжаться до самой Валенты. Не оставалось ничего другого, как на время смириться с неизбежным, а в Формио или Неаполе попытаться найти место в другом вагоне.
– Могу лишь сказать, что святых находят в самых невероятных местах и в самые неподходящие времена. – сухо ответил он.
– Совершенно верно! Именно это и привлекает меня в нашем родном слуге Бога, Джакомо Нероне. Вы знаете место, где он жил, Джимелли деи Монти?
– Я никогда там не был.
– Но вы знаете, что означает это название?
– Кажется, да… Горные близнецы.
– Правильно. Две одинаковые деревни, расположенные на разных склонах горы в самой захолустной части Калабрии. Джимелло Миноре – маленькая деревня. Джимелло Маджоре – чуть побольше. Они находятся в шестидесяти километрах от Валенты, Дорога туда – сущий кошмар. Деревеньки бедные, как и любые другие в наших краях. По крайней мере, были такими, пока не начала распространяться слава слуги божьего Джакомо Нероне.
– А потом? – полюбопытствовал Мередит.
– Потом! – руки калабрийца взлетели вверх. – Потом пути деревень странным образом разошлись. Джакомо Нероне жил и работал в Джимелло Миноре. Там его предали и убили. Его тело тайно перенесли в грот неподалеку от Джимелло Маджоре, где и похоронили. С той поры Джимелло Миноре все глубже погружается в трясину нищеты и разрухи, а Джимелло Маджоре богатеет с каждым днем. Там теперь новая церковь, больница, гостиница для туристов и паломников. Словно господь Бог покарал предателей и наградил тех, кто укрыл тело его верного слуги. Вы не согласны?
– Ваше утверждение довольно сомнительно, – не без ехидства ответил Мередит. – Материальное процветание не обязательно свидетельствует о божественном благоволении. Оно может достигаться усилиями мэра и жителей Джимелло Маджоре, а то и одного приходского священника. Тому есть примеры.
Калабриец вспыхнул:
– Вы слишком много предполагаете, монсеньор. Мудрые и благочестивые люди уже разбирались с этим делом, люди, которые понимают наш народ. Вы считаете, что они ошиблись?
– Я ничего не считаю. Просто не одобряю поспешных действий и сомнительных выводов. Святым делает человека не народная молва, а каноническое право. Поэтому я еду в Калабрию для участия в расследовании по делу Джакомо Нероне в качестве защитника веры. Если вы можете представить какую-либо полученную непосредственно вами и полезную для дела информацию, я с удовольствием выслушаю вас.
Калабриец открыл в изумлении рот, затем рассыпался в сбивчивых извинениях, прерванных прибытием поезда в Формио.
Блейз Мередит воспользовался двадцатиминутной стоянкой, чтобы размять ноги.
Его снедал стыд. Чего он добился этой дешевой победой над провинциальным священником, корил он себя. Да, калабриец зануда, хуже того, набожный зануда, но это не означало, что он недостоин милосердия. Он же, Блейз Мередит, не пожелал ничего дать и, естественно, ничего не получил взамен, упустив тем самым первую возможность узнать хоть что-нибудь о человеке, чью жизнь ему предстояло расследовать.
Прогуливаясь по залитой солнцем платформе, наблюдая за пассажирами, столпившимися у станционного буфета, он в сотый раз спрашивал себя, что мешает ему в общении с ближними. Другие священники, он это знал, находили особое удовольствие в разговорах с простым людом. Они подбирали жемчужины мудростизa крестьянским столом или за чашкой вина на кухне рабочего. Они говорили на одном языке как с проститутками Трастевере, так и с холеными матронами Париоли. Они наслаждались солеными шуточками рыбного рынка и остроумной беседой на обеде кардинала. И были при этом хорошими
