Иосип Броз Тито. Власть силы

была встречена пулеметным огнем[321]. По другую сторону Адриатики наступление союзников вдоль Апеннинского полуострова встретило упорное сопротивление немцев. Англичанам не удалось осуществить прорыв в Болонью до апреля 1945 года, то есть почти до конца войны в Европе.

К началу прорыва новозеландская дивизия продвинулась почти на немыслимой скорости по прибрежной равнине, повернув на восток для внезапного взятия Падуи, Венеции и частично Триеста, где, однако, натолкнулась на партизан. В течение нескольких часов две союзнические армии смотрели друг на друга через орудийные прицелы. Офицер разведки новозеландской армии Джеффри Кокс в своей книге «Поход на Триест» описывает, как он провел День Победы, разрабатывая срочные планы военных действий против Югославии. В последующие сорок дней – до 1 июня 1945 года – партизаны в своей части города устроили резню пленных немцев, итальянских полицейских и многих антифашистов, считавших, что Триест должен оставаться итальянским. Под конец «сорока дней», о которых пожилые жители Триеста до сих пор вспоминают с содроганием, союзная военная администрация оценила число исчезнувших в 2 тысячи человек, однако, по мнению местных жителей, реальное количество жертв превосходило эти расчеты в десять раз. Ущелье в Бассовице, где арестованных раздевали, расстреливали и сваливали в общую могилу, по утверждению некоторых, вместило в себя пятьсот кубометров мертвых тел.

К концу «сорока дней» Тито отказался от конфронтации и отвел свои войска в удаленные от побережья районы, впоследствии известные как зона «Б».

Историк Кокс считает, что Сталин отказался от поддержки Тито потому, что узнал о созданной в США атомной бомбе, а также потому, что американские войска оказались в той части Германии, что была запланирована для оккупации советскими войсками[322]. Этот шаг, воспринимаемый Тито как предательство, и сыграл свою роль в последующим разрыве с Советским Союзом, происшедшем три года спустя.

ГЛАВА 10 Власть

И опять самым важным источником информации о Тито и Югославии с 1945 года до 1954 года является Милован Джилас и его мемуары: «Подъем и падение», «Беседы со Сталиным» и «Тито».

Британская «Официальная история второй мировой войны» напоминает нам о том, насколько серьезную угрозу делу мира в Европе представляла агрессия Тито в мае 1945 года: «Ситуация в Триесте вдруг обострилась до чрезвычайности и обернулась серьезным кризисом, который мог каждую минуту перерасти в последнюю битву второй мировой войны или в первое сражение третьей мировой[323]. В течение следующих трех лет Триест был одним из мест, где «холодная» война могла стать «горячей». Как заявил Уинстон Черчилль в своей знаменитой речи 1946 года: «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес».

В течение этих напряженных трех лет, когда мир стал свидетелем таких событий, как берлинский кризис, начало гражданской войны в Греции и захват коммунистами власти в Чехословакии, Тито казался Западу чудовищем, которое уступало в своей жестокости лишь Сталину, а Югославию в прессе именовали не иначе, как «советский сателлит номер один». Армия Тито угрожала границам Италии, Греции и Австрии. Его авиация сбила два американских военных самолета, по ошибке вторгшихся в югославское воздушное пространство. Во втором случае нью-йоркская «Дейли ньюс» призвала сбросить на Белград атомную бомбу; посольство США предупредило о возможном возмездии с моря и воздуха; а во время похорон американских пилотов один офицер армии США громко выкрикнули «Тито – хайль Гитлер!»[324]

Югославские коммунисты установили однопартийную систему, при которой парламент существовал лишь номинально; они бросили в тюрьму некоторых «буржуазных» политиков и вынудили к закрытию независимые газеты, использовав для этого такие средства, как поджог, забастовки типографских рабочих и террористические акты против сотрудников редакций. Хорват Андрей Хебранг выдвинул идею пятилетнего плана ускоренной индустриализации, основанной на сталинских пятилетках 20-х и 30-х годов с их типичной гигантоманией. Как и русские, югославы в качестве источника рабочей силы использовали сотни тысяч немецких военнопленных, политзаключенных и мобилизованных в «добровольно-принудительном» порядке крестьян, которые не желали вступать в колхозы или продавать свою сельхозпродукцию по фиксированным низким ценам.

Милован Джилас вспоминает, как в 1948 году он написал статью, в которой хвастался, что через десять лет Югославия догонит Британию по объему промышленного и сельскохозяйственного производства. Размышляя об этом почти сорок лет спустя, Джилас говорит: «Конечно, стране было необходимо обновление, индустриализация. Однако наше шараханье из стороны в сторону и диспропорции в экономическом развитии могут быть объяснены лишь доктринерской, сталинистской, мифологической одержимостью тяжелой индустрией и страстным стремлением новой революционной общественной силы построить счастливое совершенное общество немедленно»[325].

В своей сумасшедшей жажде индустриализации, как и во всем прочем, югославские коммунисты равнялись на Сталина и его труды. Тот факт, что они тоже пришли к власти через революцию и победу в войне, заставлял их глубже осознавать свое родство с Лениным и его почитаемым преемником. Сербы и даже в большей степени черногорцы полностью идентифицировали себя с русскими в силу общих славянских корней, хотя общность религиозных уз более не бралась в расчет. После войны югославских детей учили декламировать:

Здраво Сталин, Сталин здраво!
У сваком случаю имаш право!

Что в грубом переводе означает:

Слава Сталину, Сталину слава!
В любом случае ты всегда прав!

Целое поколение молодежи выросло, не сомневаясь в высшей мудрости всей этой чепухи. Когда я впервые познакомился с Югославией – а это случилось через несколько лет после разрыва Тито со Сталиным, – многие молодые коммунисты рассказывали мне, как тяжело они переживали это событие, потому что, по их словам, «Сталин был для нас как отец». Даже растущее низкопоклонство перед Тито во многом копировало культ Сталина. В других странах Восточной Европы подобное явление отсутствовало, поскольку там не было столь авторитетных героев революции и войны; тамошние лидеры были партийными бюрократами, пересидевшими войну в Москве.

Однако культы возникали вокруг таких военных героев, как Мао Цзэдун в Китае, Хо Ши Мин во Вьетнаме и Фидель Кастро на Кубе. Много лет спустя самые фанатичные культы окружали Ким Ир Сена в Северной Корее, Энвера Ходжу в Албании и непревзойденного Николае Чаушеску в Румынии. Вероятно, такие культы были логическим продолжением марксистско-ленинской теории.

В отличие от других диктаторов, которые прославляли свои собственные персоны, Тито предпочитал наслаждаться помпезной роскошью жизни на самом верху социальной пирамиды. Вся молодежь Югославии