Налетевший порыв ветра принес запах свеже– скошенной травы, благоухание роз, как цветущих, так и увядающих, а также тонкий аромат ликера и сигаретного дыма из-за двери, к которой он приближался. Она широко открылась, и запахи стали резче. Роланд замер на пороге. На улицу высыпала группа подвыпивших туристов. Когда они проходили мимо него, он отвернулся, прикрывая лицо, хотя в этом не было необходимости – компания не обратила на него никакого внимания.
Роланд расправил плечи. Он не боялся людей, как не боялся и себе подобных существ. Скорее, он опасался
Когда дверь еще раз широко распахнулась, Роланд придержал ее и проскользнул внутрь. Он быстро оценил обстановку. Низкие круглые столики были хаотично расставлены по комнате. За ними сидели люди, некоторые толпились вокруг, облокотившись на столешницы и разговаривая о всяких пустяках. Прокуренный воздух разъедал глаза и опалял ноздри Роланда. Голоса сливались в единый гул, нарушаемый время от времени всплеском ликера и ударами льда о стенки стаканов.
Внезапно над всей этой какофонией раздался ее смех. Низкий, хриплый, обволакивающий, он ласкал слух, словно окутывал Роланда. Его взгляд устремился в ту сторону, но он увидел лишь горстку мужчин, борющихся за место у барной стойки. Он мог лишь догадываться, что
Протолкнуться сквозь группу ее обожателей не представлялось возможным. Роланд не хотел привлекать к себе лишнее внимание. Также он не собирался возобновлять бесконечное знакомство с ней. Зачем продлевать эту медленную пытку? Он подавил приступ гнева при мысли, что кто-либо из этих людишек может находиться достаточно близко, чтобы дотронуться до нее. Ему вовсе не улыбалось становиться свидетелем того, как ее неуклюже лапает пьяный смертный. В действительности Роланд не верил, что способен свернуть ему шею, но не рискнул бы испытывать собственное терпение.
Он мог бы многое узнать, просто прислушиваясь. Роланд настроился на волну их мыслей, гадая, как она себя сейчас называет. Он жаждал подтверждения, хотя ни секунды не сомневался в том, кому принадлежит этот соблазнительный смех. Ни единой секунды сомнений.
– Спой еще одну, Рианнон!
– Да, милый. А как насчет рок-н-ролла?
Раздался хор умоляющих голосов, и из безликой массы выступила гибкая женская фигурка. Она двигалась настолько грациозно, что казалась плывущей, а не ступающей по деревянному покрытию пола. Созданию этой иллюзии способствовало ее длинное, до пят, слегка расклешенное платье из черного бархата. Роланд недоумевал, как она вообще ухитрялась передвигаться в своем наряде, плотно охватывающем ноги. Она могла бы с тем же успехом предстать перед своими восторженными поклонниками абсолютно голой, так как платье, казалось, слилось с ее кожей, обнимая тугие бедра и сужаясь на талии, поднималось вверх, собственнически охватывая высокую грудь, подобно рукам любовника. Ее длинные гладкие руки были обнажены и украшены на запястьях несколькими браслетами. Пальцы с длинными, острыми, как кинжалы, красными ногтями унизаны кольцами.
Изучающий взгляд Роланда поднимался выше, пока она пересекала комнату, очевидно не подозревая о его присутствии. Верх ее нелепого платья состоял из двух полосок ткани, завязанных на шее наподобие удавки. Ее кожа была невероятно гладкой. Острый взгляд Роланда проследовал от ее груди, где покоился кулон из оникса в виде полумесяца, до тонкой ключицы. Ее изящную лебединую шейку, на ощупь подобную атласу, частично прикрывали струящиеся блестящие волосы, которые она зачесала на правую сторону. Волосы спускались до середины бедра.
В ее левом ухе поблескивала украшенная бриллиантами и ониксом сережка, свисающая на нити до самого плеча. Он не мог сказать, была ли и в правом ухе такая же сережка, так как его скрывали волосы.
Она остановилась и, наклонившись к мужчине, сидящему за роялем, и положив руку ему на плечо, что- то зашептала на ухо. Роланд напрягся, почувствовав, что зверь, дремавший внутри него многие десятилетия, вдруг дал знать о себе. Он хотел выпустить его на свободу. Мужчина кивнул, и его пальцы запорхали по клавишам инструмента. Рианнон повернулась лицом к зрителям, одной рукой опираясь на рояль. Когда она взяла первую высокую ноту, в помещении стало очень тихо. Ее глубокий, тягучий, медовый голос затопил комнату, окутывая всех присутствующих с ног до головы. Выражение ее лица придавало словам песни глубинный смысл, о котором и не подозревали написавшие его.
Она пела так, словно каждая нота разрывала ей сердце, но ее голос ни разу не дрогнул и не сорвался, оставаясь ровным и текучим. Она полностью завладела вниманием смертных и наслаждалась каждой минутой своего триумфа, подумал Роланд. Он должен был развернуться и уйти, предоставив ей право и дальше разыгрывать этот маленький спектакль, но в то время как губы ее пели о разбитом сердце и невыносимом одиночестве, взгляд ее был устремлен прямо на него. Она словно поймала его в ловушку и не хотела отпускать. Вопреки своей воле Роланд вслушивался в звучание ее прекрасного голоса, одновременно рассматривая черты ее лица.
Ее лицо было овальным, плавные линии были совершенны, словно высеченные резцом скульптора. Маленький, слегка заостренный подбородок, ямочки на щеках, высокие скулы. Внешние уголки ее миндалевидных глаз были слегка приподняты вверх, и тени, нанесенные на веки, лишь подчеркивали этот экзотический разрез. Ресницы ее были такого же глубокого черного цвета, как и радужная оболочка глаз.
Против своей воли он сосредоточил внимание на ее полных, всегда надутых губах, которые выговаривали сейчас слова песни. Они были насыщенно-красного оттенка, словно дорогое вино. Сколько же лет он страстно желал поцеловать эти губы?
Роланд одернул себя. Этот плод должен навсегда остаться для него запретным. Его взгляд снова переместился на ее глаза, по-прежнему устремленные на него, словно песня, которую она пела, предназначалась для него одного. Постепенно он осознал, что посетители начинают проявлять к нему интерес. Все поворачивают головы в его сторону, чтобы узнать, кто же завладел вниманием прекрасной Рианнон. Несомненно, он подпал под действие ее чар так же, как эти глупые смертные, и забыл о риске быть раскрытым. Роланд решил предоставить ей право вести себя безрассудно, если ей так угодно. Он не собирается предупреждать ее. Очевидно, его пребывание здесь становится опасным. Близость этой женщины всегда возвращала к жизни зверя внутри него, пробуждала его основной инстинкт. Несомненно, делала она это намеренно. Однако, знай она всю историю, вела бы себя по-иному.
Все еще не в силах отвести от нее глаз, он рывком распахнул дверь и принудил себя выйти во всеобъемлющий холод осенней ночи как раз в тот момент, когда она тянула последний аккорд, так долго, что не оставалось сомнений в нечеловеческой природе ее существа. Однако никто не обратил на это внимания. Мгновение спустя комната взорвалась громовыми аплодисментами.
Рианнон слышала громкие хлопки, звучащие в награду за ее пение, и ощущала, как внутри нее быстро и неотвратимо поднимается ярость, которой, однако, не удалось вытеснить чувство боли, пришедшее вместе с ней. Итак, Роланд просто осмотрел ее с ног до головы и ушел. Он проигнорировал платье, которое она выбрала специально, чтобы соблазнить его. Он притворился, что не услышал песни и не понял чувства, с которым она ее исполняла. Значит, чтобы привлечь его внимание, ей придется действовать гораздо более решительно.
Отойдя от рояля, она быстро пробормотала что-то о внезапной головной боли и о покое, который ей требуется. Пианист по имени Франк указал кивком на неприметную заднюю дверь, и Рианнон устремилась туда. Она задержалась лишь на мгновение, чтобы схватить за руку самого пьяного человека в зале, и поволокла его, спотыкающегося, к выходу.
В дальнем конце улицы она едва различала быстро удаляющуюся темную фигуру Роланда. Она не стала окликать его, не стала унижаться, выпрашивая его приветствие после многих десятилетий разлуки. У нее родилась идея получше.
Она протащила пьяного мужчину несколько ярдов вперед, затем развернула к себе лицом, поддерживая его за отворот рубашки, и прислонила спиной к стене здания.
Некоторое время она молча рассматривала его. Он был довольно привлекательным: рыжие волосы,
