В железных коробках оказались инструменты и приборы, в джутовых мешках были семена и зерна, а из деревянных ящиков доносился мягкий шорох, нетерпеливое царапанье и глухое воркованье. И не требовалось большого ума, чтобы сложить услышанное с увиденным, запахи с предположениями и понять, что в этих ящиках обитают еще какие-то голуби. Ветеринар и молчаливая девушка разгрузили все привезенное, положили в тень и снова осмотрели новую голубятню. Потом они вручили столяру «вертушку» — набор тонких металлических решеток, качающихся на общей оси, которые можно установить так, чтобы они открывались в нужную сторону — только наружу, только внутрь, в обоих направлениях сразу или вообще ни в одном.
Столяр закрепил вертушку на входе в голубятню, ветеринар внес и установил кормушки и поилки, потом сказал: «Ты думал, что мы тебя не увидим!» — и молотком вогнал гвоздь, который торчал из доски острием внутрь и до сих пор успешно скрывался от его глаз. И тогда молчаливая девушка улыбнулась улыбкой, которой от нее никто не мог ожидать, и вытащила симпатичную пеструю табличку, окаймленную детскими рисунками цветков, венчиков и птичек. На табличке было написано «Голубьятня». Именно так, «голубьятня», а не «голубятня». Она повесила табличку над дверью голубятни, отступила на два шага назад, посмотрела, подровняла ее и снова улыбнулась, а тем временем среди публики уже объявились умники третьего рода, которые начали обсуждать, улыбнется ли она и другим после того, как столько раз улыбнулась про себя.
Девушка тем временем взяла кирку и лопату, отошла подальше от голубятни и начала рыть большую квадратную яму. Сильная и упорная, она не останавливалась и не выпрямлялась, пока не завершила свое дело, и при этом ни разу не согласилась принять помощь «всех наших героев из Пальмаха, и силачей от плуга, и громил из слесарки» — именно на такой лад будут рассказывать эту историю впоследствии, — которые один за другим подходили с предложением ей помочь.
Она вернулась в голубятню, насыпала зерен в кормушки, налила воду в поилки и внесла внутрь зарешеченные ящики. Выпрямилась и посмотрела на ветеринара, как будто ожидая указаний.
— Открывай-открывай, Мириам, — сказал ветеринар, — это твои голуби.
Девушка открыла ящики, и около сорока голубят, у большинства из которых уже выросли крылья, но кое у кого еще сохранились следы младенческого пуха, выпорхнули оттуда, заполнили свой новый дом и тотчас набросились на воду и на пищу. Девушка почистила пустые ящики и выставила их на солнце для дезинфекции. А мусор из них выбросила в вырытую до этого яму и покрыла тонким слоем земли.
Вечером рыжий ветеринар появился в столовой в сопровождении девушки и, последовательно погрузив очередную порцию бисквитов в очередной ряд чашек «лимона с чаем», как уже прозвали его напиток кибуцные остряки, неожиданно встал и громко постучал вилкой по чашке. Кибуцники были потрясены — кто он такой, что позволяет себе этот буржуазный салонный звук в коллективной столовой?
— Добрый вечер, товарищи кибуцники, — сказал гость, — мы доктор Лауфер, нам очень приятно.
И представил им также свою молчаливую спутницу:
— Ее зовут Мириам, и она специалистка по голубям, — а затем спросил, есть среди присутствующих посторонние или только члены кибуца и Пальмаха — потому что «мы должны кое-что вам сообщить».
— Только члены, — ответили ему из публики.
— Начнем со слов благодарности, — начал доктор Лауфер. — Мы хотим поблагодарить вас за то, что вы согласились приютить под своим кровом нашу голубьятню с почтовыми голубями Хаганы.[22] Голубям, которых мы привезли, исполнилось четыре недели. Вскоре они начнут учиться летать, а в возрасте шести месяцев возложат на себя бремя семейной и трудовой жизни.
Люди начали шептаться. Выражения вроде «бремя» и «трудовая жизнь» не были для кибуцников чем-то новым, но множественное число, которое доктор Лауфер упорно применял в своей речи, сейчас же вызвало среди старожилов спор: считать это за «pluralis majestatis», то бишь за то «Мы, наше королевское величество», которое призвано возвеличивать говорящего, как в словах «сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему» в Книге Бытия, а также во множественном числе в мусульманском Коране, или за «pluralis modestiae», то есть тот вид множественного числа, к которому из скромности прибегают иные авторы, когда пишут, например, «как мы говорили выше»? Доктор Лауфер, однако, не стал дожидаться, пока слушатели решат этот важный вопрос, и, перейдя к делу, сообщил им, что голубятня с ее почтовыми голубями — это объект «чрезвычайной секретности» и установлена она в детском живом уголке, чтобы не вызывать чужих подозрений.
— Если придут англичане с обыском, нужно сказать им, что это голубьятня для детей. — И объяснил: — Почтовые голуби очень похожи на обыкновенных, и только глаз специалиста может заметить и отличить их. Тем не менее нужно соблюдать осторожность. Англичане тоже знают, что такое почтовые голуби. Во время недавней мировой войны их голубьятники послали тысячи таких голубей с линии фронта. Вот почему мы все, как одна, просим вас строго сохранять тайну нашей голубьятни и никому о ней не рассказывать.
Теперь собравшимся стало ясно, что плюралис, употребляемый доктором Лауфером, независимо от того, «королевский» он или «скромный», в любом случае плюралис не мужской, а женский, и это открытие немедленно породило новые споры. Одни высказали мнение, что он просто допустил ошибку — одну из тех, которые обычно делают все репатрианты-йеке, непрестанно путая мужской и женский род в иврите, — ошибается же он в слове «голубятня», — тогда как другие утверждали, что это некий особый вид юмора, свойственный всем йеке, и были также третьи, которые считали, что доктор Лауфер говорит о себе во множественном числе женского рода просто потому, что слишком много времени провел в обществе птиц, которых язык относит к женскому роду — как самок, так и самцов.
Затем доктор Лауфер продекламировал строку из Овидия, прочел аллегорическую песню голубя из испанской поэмы и добавил, что голубь — это также образ, в котором является человеку Святой Дух в Новом Завете. Он даже процитировал, бегло и точно, два из четырех евангелических упоминаний этого явления: «И когда выходил из воды, тотчас увидел Иоанн разверзающиеся небеса и Духа, как голубя, сходящего на Него» и: «Дух Святый нисшел на Него в телесном виде, как голубь».
— И надо ли напоминать вам о наших голубях из Библии?! — не то спросил, не то воскликнул он. — Вот «голубица моя в ущелье скалы», вот «голубица моя, чистая моя» и вот, наконец, голубь, посланный Ноем из ковчега, который улетал и возвращался, пока «не нашел места покоя для ног своих».[23] — И он непроизвольно протянул свои длинные руки в трогательном движении запуска птицы, что вызвало у слушателей доброжелательную улыбку. — И поэтому, — подчеркнул он, — кто, как не еврейский народ, так стремившийся и вернувшийся на свою историческую родину, должен почитать ту неодолимую силу, с которой стремится к своему дому почтовый голубь?!
И к концу слегка понизил голос:
— Вот почему мы снова все, как одна, просим вас, уважаемые товарищи кибуцники: храните секрет существования этой голубьятни и не открывайте его никому — ни по рассеянности, ни тем более преднамеренно.
И он добавил еще одну просьбу — чтобы люди не крутились без нужды вокруг голубятни и, уж конечно, не открывали ее, не совали туда руки и не шумели, потому что всё это может напугать голубей.
— Почтовый голубь должен любить свой дом, иначе он не захочет туда вернуться, — закончил он,
