Он весело рассмеялся.
Райя, опустив глаза, извлекла из диктофона кассету и протянула аппарат Стиву.
— Ну, а теперь слушай внимательно, — сказал Стив, вставляя свою кассету в аппарат и щелкая переключателями. — Голос, надеюсь, ты узнаешь.
В наступившей тишине послышался шелест, а затем взволнованный голос Крукса: 'Я католик и глубоко верующий человек, и в своей профессиональной деятельности я всегда старался быть честным…'
Стив окинул испытующим взглядом слушателей. Райя все еще выглядела смущенной и слушала без особого интереса, но Цезарь явно был поражен. Стив уже не сомневался, что он узнал голос адвоката. Услышав обращение Крукса 'ваше преосвященство', Цезарь вопросительно взглянул на Стива, а потом вскочил, босиком перебежал пространство, отделяющее его ложе от столика, на котором лежал диктофон, и присел на ковре у ног Райи.
Как только прозвучали слова Крукса: '…осталось его первое завещание… Я так и не уничтожил его', Стив выключил аппарат.
Наступила тишина. Цезарь продолжал сидеть на полу, покусывая пальцы левой руки. Райя, как зачарованная, смотрела на умолкнувший магнитофон.
— Что же все это означает? — произнес наконец Фигуранкайн-младший, поднимаясь с пола и глядя озадаченно на Стива. — Откуда эта кассета и с кем разговаривал Феликс? Неужели и это липа?
— Липа в этом действительно присутствует, — сказал Стив, — но она не затрагивает главного. Липовый здесь только 'его преосвященство', но Крукс, конечно, не подозревал об этом и говорил правду.
Цезарь задумчиво покачал головой:
— Непостижимо… Как мог Феликс Крукс — этот стреляный воробей, которого я хорошо знаю, попасться на такой мякине? Непостижимо… Липовый кардинал! Ничего себе фокус. Неужели это ты?
— Я, — скромно признался Стив.
— А я узнала ваш голос, — сказала вдруг Райя. — Звучание некоторых слов совпадало.
— Она занимается лингвистикой, — пояснил Цезарь, — фонетическими особенностями ряда языков, в частности, английского.
— Ну, что ты теперь скажешь? — поинтересовался Стив. Цезарь, покачивая головой, долго молчал.
— Не знаю, — сказал он наконец с глубоким вздохом, — право, не знаю… Даже если такое завещание действительно существует и Крукс сможет доказать его подлинность, даже если эта вонючая свора допустит, что я получу наследство… Пойми, как тебя?..
— Стив.
— Пойми, Стив, мне это ни к чему. Я с этим покончил. Меня интересует совсем другое.
— Буддизм?
— В частности, буддизм и еще кое-что… Я написал диссертацию… Уверяю тебя, здесь, на Востоке, есть множество любопытных вещей, которым не жалко посвятить жизнь.
— По-моему, это легче сделать, имея в кармане несколько миллиардов?
— Ты знаешь даже, во сколько оценивается состояние моего покойного отца?
— Понятия не имею, но думаю, счет там шел на миллиарды.
— Понимаешь, Стив, а я вот не знаю… Там, конечно, много недвижимости — земли, рудники, отели, но отец часто шел на весьма рискованные комбинации, или его на это толкали… А в последнее время он связался с таким… предприятием, которое не обещало прибыли в ближайшие годы.
— Ты имеешь в виду ОТРАГ?
— Гм… Тебе, значит, и это известно…
— Крукс же упоминал о нем в 'исповеди'.
— Да, действительно. Но тогда тебе должно быть тем более понятно, почему не хочу ввязываться в эту игру.
— Можно изменить условия.
— Какие условия?
— Условия игры.
— Это невозможно, Стив. Я ведь хорошо представляю всю машину изнутри. Пробыл там почти год. Это целое государство, со своими тоталитарными законами, с железной дисциплиной. Всем командуют немцы — немцы, которым терять уже нечего. Такие, что им даже в ФРГ рискованно появляться. Все они числятся в списках военных преступников. Один Герберт Люц чего стоит.
— Кто это?
— Значит, кое-что тебе все-таки неизвестно… Люц официально числится административным директором африканского полигона ОТРАГа. Фактически он там полновластный диктатор. Полигон же — это более ста тысяч квадратных километров на востоке Бельгийского Конго. Кем Люц был в прошлом, не знаю, в будущем он себя мнит новым фюрером, но крайней мере, континентального размаха.
— Каковы главные цели ОТРАГа?
— Реванш. Официально ОТРАГ — это аббревиатура немецкого 'Орбиталь транспорт унд ракетен акциенгезельшафт'; существует и другая расшифровка, более откровенная… Дело не в названии. Это исследовательский полигон, лаборатории, заводы, где создаются не только новые типы ракет, но и принципиально новые летательные аппараты, каких ни в одном государстве пока не существует.
— Летающие блюдца?
— Возможно. Хотя даже меня — сына главного босса — в эти тайны никто не посвящал. Эта часть деятельности ОТРАГа засекречена абсолютно. Журналисты там никогда не появлялись.
— Но твой отец знал, конечно?
— Знал, хотя допускаю, что тоже не все. Капиталы ОТРАГа смешанные. Отец вложил туда огромные средства, но он был не единственным акционером.
— А контрольный пакет акций?
— Вероятно, находился у отца. Доподлинно об этом известно только Алоизу Пэнки — президенту- исполнителю банка CFS.
— Тоже немец?
— Да. И Пэнки не настоящая его фамилия.
— А настоящая?
— Мне она неизвестна. По-видимому, с настоящей он испытывал бы некоторые неудобства.
— Любопытные дела, — пробормотал Стив.
— Все это только пена. А из глубины можно выудить еще такое… Впрочем, для начала и этого достаточно. Думаю, что тебе, Стив, еще не приходилось брать подобного интервью. Это будет сенсация экстра-класса, если твои хозяева решатся опубликовать твои корреспонденции… Только после этого я не дал бы за твою голову и цента.
— Так же, как и я за твою сейчас.
— Преувеличиваешь.
— Нисколько. Пойми, тактика страуса тебе не поможет. Все равно, рано или поздно, они разыщут тебя и ликвидируют. Уже хотя бы потому, что тебе кое-что известно. А если ты еще и потенциальный наследник… — Стив махнул рукой.
— Я могу отказаться вполне официально, — неуверенно произнес Цезарь.
— Ты сам понимаешь, что это не поможет. Люц и Пэнки не оставят тебя в покое.
— Там есть еще и другие…
— Тем более.
— Интересно, Стив, а что бы ты сделал на моем месте?
Стив усмехнулся:
— Понимаешь, мне как-то трудно представить себя на твоем месте, ну, уж во всяком случае, я не стал бы изображать страуса.
— Не понимаю… С одной стороны, ты утверждаешь, что у меня нет выхода, а с другой…
— Я вовсе не утверждаю, что у тебя нет выхода. Выход есть… И, по-моему, превосходный выход.
