сразу собрало группу зевак. А когда Стива, прикрытого белой простыней, выносили из отеля на носилках, узкая уличка была уже запружена толпой любопытных. Тео с плетеной корзинкой в руке, замыкавший корте ж, слышал, как в толпе говорили о кобре, укусившей американца в саду отеля, и о молодом парне — заклинателе змей, который упустил кобру и сбежал.
В самолет Стива тоже погрузили на носилках, а неподвижность простыни, прикрывавшей его длинную фигуру, и мрачные лица сопровождавших должны были убедить тех, кто мог наблюдать за отлетом, что из Касабланки увозят труп. Перед стартом четверо солдат с базы ВВС принесли к самолету большую плетеную корзину. Там находилось два десятка бутылок шампанского, но корзина была такого размера, что в ней мог бы уместиться и человек. Суонг руководил погрузкой корзины в самолет и обставил дело так, что погрузка превратилась в маленький спектакль и привлекла внимание многих, кто находился в это время невдалеке от 'боинга'.
Стив поднялся с носилок после взлета, когда 'боинг' уже набрал высоту. С интересом выслушав сообщения Тео и Суонга, он объявил, что мадам Лежан просто душка и что операция 'Укус кобры' прошла успешно.
Когда они остались вдвоем с Цезарем в его салоне-кабинете, Стив сказал:
— Если не возражаешь, я попробую теперь нарисовать прогноз на ближайшие дни.
— Попробуй, — довольно равнодушно отозвался Цезарь.
— Сенсацией завтрашних утренних газет в Касабланке и Рабате станут сообщения о смерти богатого американца, укушенного коброй, л об исчезновении 'заклинателя змей', которого начнет разыскивать полиция…
Стив сделал многозначительную паузу.
— Ну и что дальше? — поинтересовался Цезарь, не глядя па него.
— Дальше возможно следующее… Кто-нибудь из местных журналистов наверняка наблюдал наш отлет и видел, как грузили корзину с шампанским. Он подольет масла в огонь, раструбив, что 'заклинателя змей' американцы захватили с собой в большой плетеной корзине. Полицейские обратятся на базу ВВС. Военные поднимут их на смех и заявят, что в корзине было шампанское, подаренное комендантом базы капитану 'боинга'. В полиции, разумеется, не поверят. Шум в местных газетах будет продолжаться с неделю, пока не появится какая-нибудь новая сенсация… Как ты это находишь?.. — Стив замолчал и вопросительно посмотрел на Цезаря.
— Ты хочешь сказать, — лениво протянул тот, — что газетная болтовня окончательно убедит наших оппонентов, что их замысел удался.
— Хочу сказать, — жестко отчеканил Стив, — что Пэнки поверит на какое-то время, что ему удалось избавиться от меня или, если угодно, избавить тебя от меня…
— Пэнки, Пэнки, — вздохнул Цезарь, — дался он тебе… Повторяю, я не убежден, что инициатором операции 'Кобра' был он.
— Тогда кто?
— Не знаю…
— Плохо, что мы не успели проверить этого типа из отеля, который справлялся о тебе, Цезарь.
— Суонг успел кое-что разузнать: он выехал из отеля утром, когда я был в банке, то есть еще до появления Хасана с его приятелем.
— А как его звали?
— Рунге — коммерсант из Роттердама.
— Тоже немец?
— Вероятно.
— Может, кто-нибудь из твоей 'империи'?
— Не знаю… Фамилия мне неизвестна…
— Кто-нибудь из агентов Пэнки?
Цезарь презрительно усмехнулся:
— Осторожнее, Стив… По-моему, у тебя начинается мания преследования.
Снова недовольные друг другом, они на том прервали разговор…
Только в Тегеране, в огромном холле отеля 'Хилтон', перед тем как разойтись по номерам, Цезарь вдруг взял Стива под руку и, покусывая губы, тихо сказал:
— Извини, дружище. Вероятно, ты все-таки прав… Прямых улик мы, конечно, не имеем, но твои подозрения о причастности Пэнки небезосновательны…
— Возникло что-нибудь новое? — поинтересовался Стив.
— Нет… Пока нет… Просто во время полета я мысленно еще раз восстановил весь наш с ним последний разговор. Я, вероятно, недооценил кое-что из сказанного им. А была и прямая угроза… Если не уступлю…
— Угроза мне… или тебе?
— Мне, но… через тебя.
— Ты помнишь его слова?
— Да, в общем, да… — Цезарь вздохнул.
— И можешь повторить их мне?
— Ну разумеется… Это было перед самым его отлетом. Он уже ступил на трап. Мы говорили о Линстере, о возможностях УЛАКов… Он вдруг сказал: 'Линстер — бесценный капитал, в отличие от твоего Роулинга-Эспинозы, хоть он и спас тебе жизнь… Но что такое жизнь каждого из нас — твоя, моя, я уже не говорю о Роулинге — в той машине, которая создана нами. Мы все — лишь винтики. Теперь машина будет продолжать раскручиваться сама, если любой из нас или даже все мы уйдем… Выбыл из дела твой отец, а что изменилось? Так же будет и дальше. А с Роулингом совсем просто. Гораздо проще, чем ты воображаешь. Поэтому не тяни, Цезарь. Это может стать очень опасным…' И, вдруг резко изменив тему, он снова вернулся к Линстеру, УЛАКам, подготовке пилотов и еще каким-то делам бразильского полигона…
— Он уже обращается к тебе на 'ты', — заметил Стив после долгого молчания.
— Он всегда называет меня на 'ты', когда мы остаемся вдвоем. Еще с моего детства. Когда мне исполнилось тринадцать лет, отец впервые привез меня в Нью-Йорк и привел в здание нашего нью- йоркского банка. Тогда Алоиз Пэнки уже был, как и сейчас, президентом-исполнителем.
— Забавно, — процедил Стив.
— По-моему, ты думаешь сейчас не о том, — холодно сказал Цезарь, освобождая его руку.
— А о чем мне следовало бы сейчас думать?
Цезарь взглянул ему прямо в глаза:
— Должен ли я говорить?.. Завтра мы улетим отсюда и, надеюсь, через день—два будем в Канди. Там все решим. Стив. Считай, что двух недель, о которых мы говорили перед отлетом из Бразилии, уже нет. Надо начинать новую операцию…
— 'Антикобра'?
— Нет, назовем иначе. А пока думай.
— Уже думаю с огромным удовольствием, что скоро снова увижу Райю и ваш 'Парадиз XXI'.
— Тогда до завтра, Стив.
— До завтра! — Стив бросил взгляд на часы. — А впрочем, 'завтра' уже наступило…
Ночь в тегеранском 'Хилтоне' прошла спокойно. Стив встал рано и еще до завтрака обошел в сопровождении Тео ближайшие кварталы центра иранской столицы.
Солнце только что поднялось из-за гор. Косые, еще нежаркие лучи пробивались сквозь свежую листву тополей и цветущих акаций, вспыхивали радужными искрами в витринах ювелирных магазинов, переливаясь светлыми пятнами на темном, чисто отмытом асфальте. Прохладный утренний ветер шелестел листвой, нес сладковатый, приторный запах цветущих акаций, розового масла, пряностей, жареного мяса.
Прохожих в этот ранний час было мало. Лавки и магазины только открывались. Служащие в белых халатах поднимали жалюзи, протирали зеркальные витрины. На маленьких переносных жаровнях, поставленных у края широких тротуаров, уличные продавцы поджаривали мясо и небольшие желтые лепешки. Бесшумно проплывали по влажному асфальту редкие машины.
