Морстон.
Сквозь прозрачное забрало шлема Морстон подмигнул Кириллу и похлопал рукавицей по верху «саркофага».
Кирилл подошел ближе, склонился над «саркофагом». Под прозрачной крышкой бритая голова, бледное, без единой кровинки худое лицо; глаза закрыты, дыхания не заметно.
— Жив он? — невольно вырвалось у Кирилла.
И словно в ответ на этот вопрос ресницы человека, лежащего в «саркофаге», дрогнули, приоткрыв бесцветные пустые глаза.
— Почти полный паралич, с потерей речи, — сказал Морстон. — Состояние тяжелое… Не знаю, удастся ли его доставить на Землю живым. Но это единственный шанс… Мы ничего не могли сделать.
Мак положил руку на край «саркофага».
— Его медицинскую карту вы привезли?
— Она у меня, — Морстон похлопал по наружному карману скафандра. — А вот Гибби тащит и его личные вещи.
— Личные вещи? — удивился Кирилл. — Зачем? На корабле его обеспечат всем необходимым.
— Это его собственность, — возразил Морстон. — Не оставлять же здесь. Ему что-нибудь может понадобиться.
Бросив взгляд на «саркофаг», Кирилл подумал, что едва ли этому парню когда-нибудь что-то понадобится.
Подошел Гибби, волоча здоровенный звездно-полосатый мешок с застежками-«молниями», запертыми на маленькие бронзовые замочки. Темная кожа и курчавые черные волосы не оставляли сомнений в его происхождении. Не говоря ни слова, Гибби втиснул принесенный мешок на нижнюю платформу тележки под «саркофаг», забрался на маленькую площадку в передней части тележки и включил двигатель. Тележка медленно двинулась по красноватому щебнистому грунту к возвышающемуся невдалеке «Ветру времени». Кирилл, Мак и двое американцев пошли следом. Четвертый американец остался возле планетолета.
Шли медленно в понуром молчании. Кирилл подумал, что их шествие напоминает старинный траурный кортеж. Пытаясь уйти от тягостных мыслей, он обратился к американцу в дымчатых очках, который шагал рядом:
— Этот ваш товарищ, там, — Кирилл кивнул на «саркофаг», кем он был по профессии?
— Энрике?.. Астрофизик, специалист по космическим лучам…
— А что, собственно, с ним приключилось? — спросил Мак.
Американец вздохнул:
— Никто из нас толком не знает. Заболел… потом стало хуже, потом вдруг паралич…
— Вдруг? — переспросил Мак.
— Здесь все подробно написано, — вмешался Морстон, снова похлопав по карману своего скафандра. — С чего началось, как лечили. Ваш врач разберется. А что с ним дальше делать, никто из нас не знает.
— Я тоже врач, — заметил Мак.
— О, — воскликнул Морстон. — Это прекрасно. А ваша специальность?
— Терапевт…
— Прекрасно, — повторил Морстон, уже без особой убежденности, — впрочем, мне кажется, тут нужен психиатр.
— Почему вы так думаете?
— Знаете ли… — Морстон замялся. — В общем, он был… со странностями. А потом начались галлюцинации…
— В чем они выражались?
— В чем?.. Да так, разное… В его карте написано… Вот, может, Фред скажет, — Морстон кивнул в сторону своего товарища в дымчатых очках, — он жил с Энрике.
— Нет, вначале он был, как все, — возразил Фред, — странности у него появились много позже. Мне кажется, со странностей все и началось. Он очень много работал. Не щадил себя… Сильное переутомление, надрыв, специфика здешних условий. Мозг не выдержал… Что-то там у него «отключилось», и вот результат… После полуторагодового пребывания здесь мы все со странностями…
— Но вы проходили на Земле тщательную проверку, отбор, заметил Кирилл.
— Проходили, — согласился Фред, — а так ли она много значит? Металл тоже проверяют, прежде чем из него построят космический корабль. Каких только проверок не придумали… А сколько аварий в космосе произошло именно из-за усталости металла. А человек? Я слышал, у вас в эту смену тоже один свихнулся.
— Да, действительно, — кивнул Мак, — одного отправляем больным. И, мне кажется, симптомы сходные, хотя у нашего товарища состояние не столь тяжелое. Именно сходство симптомов заставило меня обратиться к вам с вопросами.
— Тут все подробно написано. — Морстон извлек из кармана скафандра большой пластиковый конверт. — Я вручу его вашему медику на корабле.
— Перед отлетом проверялись чисто внешние параметры умственной деятельности, — сказал Фред, — скорость решения задач, число допущенных ошибок, показатели психофизиологической напряженности: частота пульса, данные электрокардиограмм, энцефалографии и еще многое. В определенных пределах по этим параметрам можно судить, достаточна ли мощность мозга каждого из нас для охвата и переработки сведений, поступающих с приборных панелей и даже из окружающего нас мира. Но можно ли по этим чисто внешним проявлениям судить, что в действительности происходит в мозгу человека, решающего ту или иную оперативную задачу или проблему? Где предел информационной емкости мозга, предел допустимых нагрузок, предел прочности как биологической конструкции? Никто этого не знает…
— В чем все-таки выражались странности в поведении Энрике, о которых вы упомянули? — спросил Мак.
— На «поверхности» — в мимике, выражении глаз, интонациях, жестах… Он стал очень раздражителен, резок, «не контактен»; обрывал, когда к нему обращались с вопросами. Он все больше удалялся от окружающих, замыкался в своем «я», как компьютер без обратной связи. Иногда казалось, что он искал и не находил ответа на какой-то мучающий его вопрос. Потом…
— Стоп, Фред, после доскажешь, — прервал вдруг Морстон. Смотри, нас встречает начальник русской станции.
Кирилл, внимательно слушавший американца, тоже глянул вперед. От громады корабля к ним навстречу шагал Бардов, вместе с участниками четвертой и пятой смен.
Американцы явно торопились. Морстон, возглавлявший их группу, отклонил даже приглашение Бардова посетить Базу.
— Отсюда до вашей Базы далековато, — объяснил он свой отказ, — а нам еще предстоит работа па обратном пути. И мы должны возвратиться к себе засветло. У планетолета очень напряженный график. Завтра полетят наши геологи. Да и у вас перед стартом дел немало…
Когда американский планетолет улетел, Геворг сказал Кириллу:
— Рыльце у них в пушку, вот что. Подбросили полутруп и сбежали…
— Объясни свой гениальный домысел.
— Не понимаешь? Все эти так называемые «призраки»… — их работа… А Энрике — морская свинка. На нем отрабатывалась «методика». Теперь концы в воду, особенно если он станет трупом во время полета. На Земле нашим еще придется доказывать, что к чему… И оправдываться, если не довезут.
— Но зачем?
— Что зачем?
— Зачем бы им все это?
Геворг усмехнулся:
— Пока не знаю. Может, позже поймем? Не исключен и примитив: хотят напугать, чтобы мы свернули работы… Наш главный космодром выбран не случайно… И ущелье Копрат подозрительно. Один из самых глубоких разрезов марсианской коры. Там они что-то учуяли, а космодром — удар ниже пояса.
— Чересчур мудро! Подозрительность никогда не благоприятствовала проницательности, Геворг.
