От окружающей обстановки оставалось все меньше и меньше знакомых предметов. Фигуры людей поплыли чернильными пятнами. Они смешивались с серым туманом и растворялись в нем без остатка. Наконец от знакомого интерьера лаборатории не осталось и следа. На смену ему пришел красноватый свет заката. Серость отступала. Вот под моими ногами шевельнулась мягкая трава, потом проступили очертания деревьев и обозначились окружающие холмы.
Я стоял в двух шагах от того места, где мы видели беседующих солдат. Сколько прошло времени? Минут тридцать-сорок? Где же тогда парни?
Я поймал себя на том, что думаю не о совершенном подвиге, а о посторонних, в общем- то, людях. Хотя это было правильно, потому, что имело непосредственное отношение к эксперименту. Если моя теория была верна, то течение времени должно быть равным и в нашем мире, и в мире здешнем. Где же тогда были воины?
— Леон, ты слышишь меня? — ожил приемник голосом Антончика. — Ты на месте? Ты в порядке?
— Все нормально, Гриня, — мой голос предательски дрогнул, но лишь немного.
— Поправь телекамеру, она смотрит куда-то вниз, — попросил Антончик, и я повернул прикрепленную к шлему камеру чуть вверх.
— Так лучше, — мгновенно отреагировал Гриня. — Мы решили пустить по твоим следам еще и «глаз», чтобы удостовериться, что ты там побывал.
— Я что-то не пойму, где солдаты? — не обращая внимания на его слова, сказал я.
— Да бог с ними. Тебе что, больше заняться нечем?
— А мы туда попали?
— Ах, вот ты о чем! Туда — не туда, какая разница?
— Принципиальная, Гриня, — я оглянулся, выискивая знакомые деревья или что-то еще из виденного прежде, — нам не нужна дорога в неизвестность.
— Это верно, только…
Вдруг голос Антончика исчез, и его сменили помехи. Мне такое развитие событий не понравилось. Перебои со связью всегда являются первым признаком надвигающихся неприятностей. Я замер, прислушиваясь к эфиру, но он угрюмо молчал. Спустя несколько минут я уже не мог думать ни о чем другом. Тишина поднимала со дна сознания мутный осадок паники. Навязчивая мысль о возможной проблеме с возвращением заставила мои пальцы нащупать на запястье кнопку экстренного запуска программы номер три — возвращения без команды с главного пульта. Я не знал, что случилось там, в лаборатории, но пообещал себе, что, когда вернусь, им придется выслушать немало «приятных» слов.
Все сомнения улетучились в один миг, когда над моей головой промелькнула огромная черная тень. Я задрал голову, насколько позволял скафандр, и обмер. Прямо передо мной снижался сверкающий антрацитовой обшивкой, обтекаемый и немного вычурный летательный аппарат. Мне почему-то подумалось, что это и есть пресловутый космический штурмовик. Школа капитана Дремова, или я пытался выдать желаемое за действительное?
Корабль мягко качнулся на опорных штангах, и почти тотчас в его борту открылся овальный люк. Оттуда выпрыгнули несколько человек в синих костюмах, с импульсными винтовками и в глубоких шлемах с затемненными лицевыми щитками. Направились незнакомцы, как и следовало ожидать, непосредственно ко мне. Черт возьми! Я уже даже не пытался взять в кавычки такое невероятное предположение, как «импульсные винтовки»! Хотя что еще могло оказаться в руках солдат будущего? К тому же будущего, настолько знакомого мне по рассказам Дремова…
— Двигаться не надо, — подсказал мне первый из подошедших солдат по-русски, но с каким-то мягким акцентом. — Покажите руки…
Я послушно вытянул вперед обе руки ладонями вверх. В перчатках они выглядели несуразно большими. Воин удовлетворенно кивнул и набросил на мои ладони какой-то полупрозрачный «шарфик». Невесомая ткань крепко обхватила запястья, и спустя секунду я оказался закованным в прозрачные, но прочные наручники.
— Шествуйте с нами, — предложил все тот же воин и указал на корабль.
Я замешкался. Кнопка возврата была мной нажата еще до приземления штурмовика, однако никаких изменений не произошло. Я почувствовал следующую за паникой волну отчаяния.
По моей сугубо личной теории, именно импульс отчаяния является движителем событий, зачастую абсолютно объективных, то есть никоим образом не зависящих от желания человека, этот импульс продуцирующего. В такой ситуации не вскрываются внутренние резервы организма или дремлющие умственные способности — ничего подобного. Просто включается нечто заложенное в программе Судьбы. Или не включается, а искрит и замыкает, как плохой контакт, когда Судьба махнула на подопечного рукой и предоставила событиям полную свободу развиваться от плохого к худшему. В последний вариант я верить отказывался. Не может быть, чтобы такой исключительный субъект, как я, вдруг оказался не востребован ходом мировой истории! Или в этом кошмарном течении событий и заключается моя вселенская миссия?
Сильный толчок в спину убедил меня отказаться от самолюбования, и я неохотно сделал первый шаг в направлении корабля. Свой первый шаг к постоянно ускользающей истине…
Дальнейшие события развивались со скоростью летящей пули. Из штурмовика через широкий люк выпрыгнуло не меньше сотни отлично экипированных и вооруженных солдат в черных шапочках-масках, которые, впрочем, очень скоро сменились глубокими шлемами. Когда солдаты образовали вокруг космолета кольцо и залегли, из люка выдвинулась аппарель, по которой начали выезжать небольшие машины. Выскользнув из чрева штурмовика, они абсолютно свободно зависали в полуметре от нетронутой травы на каких-то невидимых «подушках». Несколько солдат вползли на ближайший холм, где и оставались на протяжении всего времени выгрузки, пристально разглядывая окрестности..
Оставшийся на земле десант бодро расселся по машинам, и вскоре вся группа, выслав вперед и на фланги по машине боевого охранения, двинулась к югу.
Мои конвоиры немного сбавили шаг, и, когда мы добрались до корабля, десантники успели отъехать на довольно приличное расстояние.
— Кино и немцы, — вдруг снова ожил приемник голосом Антончика.
— Это учения или все по-настоящему, как думаешь? — спросил я, провожая десант
