– Что? – спросил Бондарь. – Опять чертовщинка?
– А вот сам взгляни, – предложил Иван Павлович. – Элеонора… э-э… Карловна, можно вас на минуточку?
– Да… – медсестра подошла и, нервно поправив накрахмаленную шапочку, встала в ряд с гостями.
– Черный ход – это где?
– Вы шутите?! – она указала на стену. – Вот же он!
– Вы его видите?
Женщина сдавленно усмехнулась и покачала головой.
– Нет… но… я не понимаю…
– Это не страшно, – успокоил ее Иван Павлович. – Дохлый, ты отсюда выбегал?
– Так… это… нет, направо, потом налево, стеклянный такой фасад, а в нем дверь…
– Там летний сад и выход во дворик для прогулок, – пояснила медсестра, – а черный ход с пожарным щитом и дежурным освещением здесь, все, как полагается…
Она снова вытянула руку, указывая на стену, но тут же отдернула ее, будто обожглась.
– И ведет он, естественно, не во внутренний дворик, а на улицу, – закончил Бондарь. – Теперь все ясно. Вот так он и действует. Поэтому его никто не мог поймать.
– Нет, он же телепат, такие фокусы не по его части, – возразил Сноровский.
– Какие – такие? – поинтересовался Тимофей, приближаясь к стене. Недолго думая, он погрузил руку прямо в препятствие и вынул из стенки красное ведро. – Ваше? – он обернулся к медсестре.
Та охнула и попятилась, судорожно отмахиваясь, словно от роя назойливых мух.
– Хм, – Иван Павлович тряхнул головой. – Он растет – не угонишься. Так и до массового гипноза дело может дойти. Ну, в смысле, в масштабе страны…
– Вряд ли он полезет в президенты, – Бондарь повесил ведро на пожарный щит.
– А-а… – Пашков удивленно поднял брови и указал на черный ход. Дверь, щит, лампочка – все было на месте.
– Ага, – Сноровский похлопал его по плечу. – Иди, Володя, выпей, чтобы так не волноваться.
– Я завязал, – доктор вынул из кармана халата плоскую бутылку с коньяком и вручил ее Дохлому, – помянешь вместо меня…
– Кого?! – воин вздрогнул и выронил бутылку. – Что, еще кого-то потеряли?!
– Сам бы я ее разбить не смог, – ответил Пашков, с сожалением глядя на осколки. – Все, теперь точно завязал…
– Да я тебя сейчас! – Дохлый протянул руку к горлу доктора.
– Отставить! – приказал Бондарь. – А вы, доктор, идите-ка отдыхать… Не то со своими специфическими шуточками нарветесь на неприятности.
– Ушел, – врач пожал плечами и удалился в кабинет.
– Коз-зел, – процедил ему вслед Дохлый.
– Ладно, пойдем проверять оцепление, – сказал Бондарь. – Хотя вряд ли его кто-то увидел. С такими-то фокусами… Надо же… Копперхед, мать его…
– Копперфилд, – поправил Феликс. – Идите, идите, а мы тут побудем… Иван Павлович, у нас с Федей мысль возникла.
– Насчет чего? – Насчет того, что Соловьев так вот легко ушел с автоматной пулей в основании черепа.
– Ну?
– Помните ту карту, что вы отняли у матронарма?
– Не отнял, а взял напрокат… – Сноровский похлопал себя по лбу: – Как же это я сам-то не сообразил?! Точно! Коро-карта!
– Вот именно – Коро, – многозначительно подсказал Сошников.
– Где Мефодьевич?
– Едет сюда…
– Звони, пусть едет к вам на эту… внесистемную базу. И мы туда же выдвинемся. Все, ларчик захлопнулся. Никуда он теперь не ускользнет! Пусть хоть десять раз нас всех загипнотизирует!
Вид с крыши соседнего дома был довольно серым, но человека в черном одеянии он не интересовал. Его больше занимали три удаляющихся от больницы объекта. Первый – микроавтобус «тунгусов», второй – машина Сноровского и компании, и третий – невидимый без специальной подготовки ни одному живому существу, бесформенный, одновременно энергетический и материальный поток неопределимой сущности. Того, что пребывало сразу в пяти агрегатных состояниях и еще немного в шестом – в состоянии абсолютной пустоты. Того, что обладало способностью мыслить и не могло этого делать, так как не имело определенного вида и никак себя не самоидентифицировало. Того, что постоянно стремилось разрушать, но искало в этом процессе успокоение. Того, что сторонилось сложносочиненных систем, но не могло преодолеть свое влечение к сложнейшей системе вселенной – человеку и его сознанию…
*Все плыло и терялось среди серой дымки, как будто окружающий мир катился на карусели в туман.
