еще какую-нибудь штуку? Тем более что это были не просто 35 тысяч солдат и офицеров, а отборные воины, закаленные в двух войнах, прошедшие огонь и воду, умеющие доходить до пределов самоотверженности и драться с десятикратно превосходящим противником — многие из них более шести лет не выходили из боев. Врангель считал преступным сводить на нет такую силу. Но Европа считала опасным ее сохранение. Русская армия оказалась никому не нужна. Она всем мешала. Вскоре последовали конкретные шаги.
Уже в конце 20 г. Франция сочла свои союзные обязательства исчерпанными эвакуацией (купленной ценой флота) и решила избавиться от обузы, которой стали для нее белогвардейцы. От Врангеля все настойчивее требовали, во-первых, разоружить армию, а во-вторых, сложить с себя командование и распустить войска, переведя их на положение гражданских беженцев. Он категорически отказывался. Лишить армию довольствия французские оккупационные власти боялись — кто знает, какой взрыв способны учинить эти русские? Они старались закручивать гайки постепенно, уменьшая продовольственные пайки и довольно ехидно предлагая восполнить разницу 'за счет средств главнокомандующего'. Средств у главнокомандующего не было никаких. И борьба за армию приняла еще одно направление — поиска денег. С протянутой рукой представители Врангеля обращались к состоятельным гражданам, сумевшим сохранить капиталы, к правительствам и общественным организациям. Дорог был каждый франк, доллар и фунт, которые позволили бы лишний день пропитать какое-то количество белогвардейцев. Огромные суммы имелись в распоряжении русских посольств за рубежом. Но расставаться с ними дипломаты не спешили. Они образовали Совет послов, который вел собственную политику, а о деньгах уклончиво отвечали, что они принадлежат 'законному правительству России'. Ну а какое правительство считать законным, послы намерены были решать сами.
Старшина русского дипкорпуса М. Гире вместо денег тоже давал советы перевести всех эвакуированных на положение беженцев — мол, только тогда можно будет рассчитывать на помощь общественных и благотворительных организаций.
Кое-какую поддержку оказала американская администрация помощи АРА, открывшая в лагерях свои продовольственные пункты и начав поставлять хлеб, молоко, одеяла — из которых белогвардейцы стали шить себе одежду. Струве и Бернацкий пытались вести в Париже переговоры с правительствами Антанты, но безрезультатные. Вдобавок ко всему их голоса глушились другими эмигрантскими кругами. Левые кадеты и социалисты готовили здесь сбор нового 'Учредительного Собрания', заседал тот же Совет послов. Между тем отношения с французами обострялись. Их начальник штаба в Константинополе ген. Депре стал пытаться распоряжаться русскими войсками, минуя Врангеля. В лагерях была учреждена должность французских «командующих», которым подчинялись русские коменданты. Такой «командующий» в Галлиполи от лица оккупационных властей потребовал сдать оружие. Врангель выступил с протестом, угрожая непредсказуемыми последствиями, которые может вызвать такой шаг, и французы уступили.
По поручению Верховного комиссара Франции ген. Пелле Врангеля посетил адмирал де Бон, предложив ему сложить с себя звание главнокомандующего, дабы успокоить общественное мнение. Врангель ответил:
'Я буду оставаться на своем посту до той поры, пока не удалят меня силой, и буду употреблять все свое влияние для того, чтобы задержать русских от гибельного шага — переселения в Бразилию или возвращения в Совдепию'.
Союзники стали запрещать рассылку по лагерям приказов Врангеля, его выезды из Константинополя. И принялись направлять в лагеря своих офицеров для опроса белогвардейцев, желающих выйти на положение беженцев. Попутно разъясняли, что русские сейчас вовсе не обязаны оставаться в подчинении своих начальников, что они вольны вернуться на родину или остаться на чужбине, бросив армию.
Серьезного успеха подобная агитация не имела. Армия продолжала держаться даже в обстановке жестоких лишений. Люди не имели возможности помыться и бороться со вшами, имелись смертные случаи от тифа и холеры. Ходили во фронтовых обносках или самодельных одеяниях. Постоянное сокращение пайков обрекало армию на полуголодное существование. Попробовали создать рыболовецкую команду, но уловы в здешних местах были бедными, да и то половину приходилось отдавать турецким владельцам сетей и лодок. Другие команды ходили за десятки километров за топливом. Под носом французских часовых воровали со складов на дрова немецкие снарядные ящики, а то и снаряды — их разряжали и продавали порох местным охотникам. Кто-то действительно не выдерживал такой жизни и бежал — нанимаясь к Кемалю, записываясь в Иностранный легион, вербуясь в Бразилию или возвращаясь в Россию. 30 офицеров решили с оружием пробиваться в славянские страны. В местечке Бу-лаир их попытался задержать отряд греческой жандармерии, но они атакой рассеяли греков. Те через своего префекта сообщили по телефону в Галлиполи Кутепову. Пока офицеры праздновали победу в местном кабачке, подошел высланный из лагеря патрульный наряд и арестовал их.
Но большая часть армии стойко переносила все невзгоды. А к весне, с наступлением тепла, она вообще стала оживать. Пошли на убыль болезни — люди избавлялись от насекомых, смогли купаться в море и речушках. Благотворно сказывался и отдых от войны. Стал оживать и сам по себе заброшенный Галлиполи. Сюда, как к уголку России, пусть суррогатному, неполноценному, потянулась часть неорганизованных беженцев из Константинополя. Из мужчин, желающих поступить или вернуться в армию, был даже сформирован 'беженский батальон'. Вокруг внезапно возникшего воинского поселения собиралась и другая публика. Съезжались греки, армяне, турки, открывающие грошовые лавчонки, кабачки и трактирчики для тех, у кого каким-то образом завелись деньги. К такой толпе изголодавшихся мужчин двинулись второразрядные константинопольские проститутки. По вечерам набережная, которую окрестили 'Невским проспектом Туретчины', переполнялась гуляющей публикой. Особенно оживлялся городок в воскресенье, когда пароход привозил продовольствие, газеты, почту. Играли полковые оркестры. Были сооружены 7 церквей. Открылась гимназия, кадетские корпуса, функционировал самодеятельный театрик, периодически наезжали и артисты-эмигранты из Константинополя, в том числе знаменитости. Организовывалась рукописная печать, различные клубы.
Но к весне донельзя ухудшились и отношения с французскими властями. Стало доходить до конфликтных ситуаций. Командующий оккупационными войсками ген. Шарпи принял решение о переводе донцов из Чаталджи, где они немножко обустроились, в гораздо более худшие условия на о. Лемнос. Это вызвало возмущение. Казаки лопатами и кольями разогнали сенегальских стрелков, прибывших для их усмирения и переселения. Были раненые. Лишь после распоряжения Врангеля, призвавшего донцов успокоиться, инцидент удалось погасить, и перевод состоялся. Участились конфликты русских с французскими патрулями. В самом Константинополе в день праздника Конной гвардии, когда главнокомандующий устроил торжественный развод караулов в русском посольстве и консульстве, а юнкера прошли с оркестром по улице, это вызвало переполох властей. Врангель получил приказ Пелле разоружить конвой и штабных ординарцев, но выполнить его отказался. Тогда Пелле приказал очистить здание посольства от всех военных учреждений, а Врангелю предписал выехать из Турции. Главнокомандующий выразил желание попрощаться с войсками в Галлиполи и на Лемносе. Во избежание эксцессов ему запретили. Разрешили лишь обратиться к войскам с письменным посланием, текст которого подлежал согласованию с французами. Врангель стал тянуть время, делая заявления в газетах с намеками на непредсказуемые действия армии. В Галлиполи пошли слухи о его аресте. Раздались призывы идти с оружием на Константинополь выручать его. Напуганные союзники кинулись к Врангелю, и он успокоил войска своим приказом. Распоряжение о высылке из Турции пришлось спустить на тормозах.
Вскоре ген. Шарпи отдал новый приказ русским частям сдать оружие. Кутепов, ознакомившись с ним, заявил: 'Пусть приходят и отнимают силой'. Французы, указывая на непосильность расходов по содержанию Русской армии, недвусмысленно намекнули на прекращение снабжения. В ответ Кутепов усиленно занялся смотрами и парадами. Союзники встревожились, не собираются ли русские идти на Константинополь? Кутепов «успокоил» их, что нет, 'это просто очередные занятия на случай, если армии придется походным порядком пробиваться в Сербию'. Тогда оккупационное командование очередной раз сократило паек и попробовало воздействовать демонстрацией силы. К Галлиполи подошла мощная эскадра из 2 линкоров, 3 крейсеров, миноносцев и транспортных судов с пехотой. На запрос русских французский комендант позволил себе «пошутить», что у них проводятся маневры:
'Завтра будет высажен десант, который начнет операцию с целью овладения городом'.
Кутепов ответил своей 'шуткой':
