представителей «дружественной» Югославии. Как, кстати, и Бельгии, Норвегии, Греции, зато признала прогерманское правительство Рашида Али, которое в результате переворота пришло к власти в Ираке и начало воевать с англичанами.
22. 3. 41 последовало секретное распоряжение Гитлера приостановить выполнение советских заказов на заводах Германии. А СССР удовлетворился отговорками, что задержки вызваны трудностями военного времени, и ответные грузы на Запад гнал даже с опережением графика, по малейшим устным и телефонным пожеланиям немцев. Генерал Томас писал: 'Русские выполняли свои поставки до самого кануна нападения, и в последние дни поставка каучука с Дальнего Востока производилась курьерскими поездами'.
По поводу участка советско-германской границы от р. Игорка до Балтийского моря долгое время шли ожесточенные споры — а 12. 4 СССР вдруг безоговорочно принял немецкий вариант. Наконец, 7. 5 генсек Сталин решил назначить себя по совместительству председателем Совета Министров, т. е. премьером, что тоже было расценено многими политиками как демонстрация неизменности внешнего курса. Ведь теоретически, с отставкой какого-то другого главы кабинета могли сместиться и политические ориентиры, теперь же линия правительства и линия Сталина подчеркнуто отождествлялись не только содержанием, но и формой. Это отметили и многие немцы. Посол Шуленбург докладывал в Берлин: 'Я убежден, что Сталин использует свое новое положение, чтобы лично принять участие в поддержании и развитии хороших отношений между Советами и Германией'.
А германский военно-морской атташе в Москве прямо заявлял: 'Сталин оплот германо-советского сотрудничества'.
История о том, как Иосиф Виссарионович «прошляпил» готовящееся нападение, описана многократно и подробно. И от разведки предупреждения шли, и по дипломатическим каналам, и слухи о близком вторжении в СССР по всей Европе носились, да и в Америке в курсе были. И Рузвельт с Черчиллем предупреждали на основании своих данных. И концентрация войск у советских границ шла такая, что невозможно было не заметить. Советские войска в ответ тоже выдвигались к границе из внутренних округов — 28 дивизий, 4 армейских управления. Но ставились им сугубо оборонительные задачи. И как известно, даже 22 июня сперва шли директивы 'не поддаваться на провокации', а в первых наивных приказах о контрударах требовалось не переходить границы. Можно вспомнить и печально-известное заявление ТАСС от 14. 6. Дескать, 'в иностранной прессе муссируются слухи о близости войны между СССР и Германией. Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым заявить, что эти слухи являются неуклюжей пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны'. Сюда же можно причислить и разнос Сталина на запрос, не стоит ли задержать германские суда, которые начали вдруг уходить из советских портов 20–21. 6. И то, как уже поздно вечером 21. 6 Молоков пригласил Шуленбурга и, доходя до откровенного унижения, осмелился лишь робко намекнуть, что судя по некоторым данным, 'германское правительство недовольно советским правительством'. Вот, мол, почему-то так и не отреагировали на дружелюбное заявление ТАСС о ложности слухов, даже не опубликовали его ни в одной своей газете. Но только 'советское правительство не в состоянии понять причин недовольства Германии' и было бы очень признательно, если бы ему это разъяснили…
Все это в последующей литературе обсуждалось так широко, что, наверное, не было бы и нужды еще раз останавливаться на данном вопросе. Но обычно упускается ряд немаловажных деталей. Скажем, а имел ли основания Сталин верить предупреждениям Англии и Франции, которые еще с 1933 г. ориентировали Гитлера на войну с СССР? А теперь-то поссорить и столкнуть «союзников» было тем более в интересах Великобритании. И перелет Гесса лишний раз убедил Иосифа Виссарионовича в правоте собственных выводов и неискренности западных держав. Ведь как бы ни пытались потом западные исследователи завуалировать правду, что бы ни писали о частной и неожиданной инициативе заместителя фюрера по партии, но советская разведка в Англии работала безупречно и в на самых высоких уровнях государственных структур. Поэтому уж кто-кто, а Сталин прекрасно знал, что Гесс действительно пытался вести переговоры, и перед перелетом установил контакты с высокопоставленными английскими политиками. А раз так, то и решение напрашивалось 'от противного' — всеми силами избегать конфликта. Да и прочую массу сообщений и слухов — как раз из-за их слишком уж массового количества — Сталин считал плодом широкой кампании дезинформации, развернутой англичанами.
Наконец, стоит учитывать и особенности реальной кампании дезинформации, развернутой Гитлером. А она была «многослойной». Советской стороне преподносилась версия, что концентрация войск на Востоке — это грандиозный отвлекающий маневр перед вторжением в Британию. Чему и вправду поверить было трудновато. Но во 'втором слое', по секрету, самим немецким военнослужащим сообщалось, что их перебрасывают для обороны от готовящегося нападения русских. Следовательно, оставалась возможность, что Гитлера ввели в заблуждение — вот и прилагались все усилия, дабы развеять это заблуждение. Ведь такую «дезу» могли подбросить фюреру те же англичане. Да и в самом германском руководстве, как был уверен Сталин (и не без основания), существовало сильное прозападное крыло, добивающееся такого столкновения.
Известно, что советская дипломатия весной 41-го начала забрасывать удочки насчет личной встречи Сталина и Гитлера. Очевидно, тут-то и собирался Иосиф Виссарионович снять все накопившиеся проблемы. И теоретически, это было возможно. Наверное, он учитывал силу своего воздействия на собеседников — все иностранные дипломаты, политики, государственные деятели, которым приходилось встречаться со Сталиным, так или иначе попадали под влияние этой силы. Да и Гитлер к тем, кого почтил званием 'персонального друга', впоследствии относился подчеркнуто «по-рыцарски», несмотря на фактическое неравенство положения — так было и с Муссолини, так было и с Антонеску. Вероятно, как раз из желания облегчить такую встречу, Сталин и принял на себя пост председателя Совнаркома — чтобы быть на равных, лидером и партии, и государства. И предложение о роспуске Коминтерна, высказанное им в апреле, возможно, тоже откладывалось до гипотетической встречи, как заготовка 'мирной инициативы'.
Да и в донесениях советской разведки содержались важные детали, о которых почему-то редко упоминается. Скажем, если Зорге Сталин не доверял, считая двойником, то самые ценные и надежные агенты в Берлине — группа Харнака и Шульце-Бойзена, работавшая в центральных учреждениях Рейха, и имевшая доступ к самой секретной информации, сообщала то же самое насчет начала войны, но отмечала, что этому будет предшествовать ультиматум о вступлении СССР в противоборство против Англии. А в залог союзнической верности, Германия, якобы, потребовала бы Западную Украину и Западную Белоруссию с Прибалтикой. Эти данные попали и в обобщенные разведсводки НКВД (см. Воскресенская З. 'Под псевдонимом Ирина' с комментариями полк. Э. П. Шарапова, М., 1997). По-видимому, это был третий, самый глубокий слой дезинформации Гитлера. И Сталин ждал ультиматума! Причем вовсе не исключено, что принял бы его. А переговоры могли стать и хорошим предлогом для встречи с Гитлером, идею которой тормозили немцы. Ну а при такой встрече насчет «залога» и поторговаться можно было… А когда нападение началось, то как раз по этой причине он не мог поверить фактам — считал провокацией кого-то из прозападных германских генералов; решивших открыть огонь, не дожидаясь попытки мирного урегулирования. Известны его слова, что 'Гитлер наверняка об этом не знает'. Тут можно добавить и психологическую разгадку, почему Сталин, никогда и никому не веривший, да и в международных делах заявлявший: 'Здоровое недоверие — самая хорошая основа для сотрудничества', все же попался на удочку Гитлера. Потому что он действительно не доверял никогда и никому — кроме себя. Но в том-то и дело, что не Гитлер, а он сам был автором плана войти в альянс с фюрером, сам начал претворять этот план в жизнь и сам делал первые шаги в данном направлении, тайно — еще с 1936-37 гг., и постепенно выводя их на поверхность в 1939 г. Это был его собственный проект. И именно из-за этого Сталин так упрямо цеплялся за него даже в совсем безнадежной ситуации и избегал любых «случайностей», способных его разрушить. Этим обстоятельством объясняются и его покаянные слова, когда он уединился и запил на даче: 'Ленин нам оставил государство, а мы его просрали!' — он отступил от ленинских планов мировой революции, счел себя умнее учителя и действовать решил хитрее. Вот и получил результат. И как раз за отступление от ленинизма, а не за поражения на фронтах, он ожидал свержения и ареста со стороны собственных соратников. Ну а потом, разумеется, в советскую литературу была внедрена версия, что инициатором сближения был только Гитлер с целью заведомого обмана. И Запад такую версию охотно принял — его лидерам в глазах собственной общественности было все же приличнее водить дружбу и поднимать тосты с обманутым «простаком», а не с автором ' или соавтором сговора.
